Исчезновение Ивана Бунина - стр. 8
Лагерквист не был изнеженным фатом. За внешностью утонченного эстета скрывался крепкий парень, и Коллонтай внезапно захотельсь близости с ним. От шведа исходила мощная энергия. Может, и вправду уединиться с ним после приема?
Однако чары развеялись, стоило шведу заговорить о Нобелевской премии и поделиться с послом слухами из стокгольмских литературных кулуаров. Упомянул Лагерквист и о том, что скоро – возможно, в 1933 году – награду собираются вручить проклятому Ивану Бунину.
Коллонтай не знала, что ответить. Похоже, надвигалась буря. Имя предателя русской революции было у всех на устах, повсюду только о нем и твердили. Кто же стоит за всем этим? И одобрит ли кандидатуру Бунина Нобелевский комитет? Неужели седовласые шведские академики в самом деле намерены поднять на щит этого контрреволюционера и непримиримого врага советского народа?
А что, если события уже приняли нежелательный оборот и Москва в самом скором времени потерпит унизительное поражение? Все то время, что она провела в банкетном зале Стокгольмской ратуши, Коллонтай внимательно слушала, задавала вопросы и тщательно обдумывала полученные ответы. И поражалась тому вниманию, какое все вокруг уделяли жалкому эмигранту Бунину. Выходило, что в нобелевских кругах его боготворили с той же страстью, с какой ненавидели в кремлевских кабинетах.
Значит, нужно поднажать. Устраивать больше обедов и ужинов с влиятельными лицами. Иначе говоря, тратить больше времени и сил на предприятие, результаты которого вовсе не очевидны. Александру Коллонтай мучил один и тот же навязчивый вопрос: как не допустить вручения Бунину премии, если уже решено, что он – наилучший кандидат?
К ее глубокому разочарованию, Лагерквист принялся расхваливать творения русского изгнанника. Швед сравнивал их ни много ни мало с произведениями Марселя Пруста: ах, эти запахи, звуки, краски, эти воспоминания – как много общего с великим французом!
Внимательно слушая писателя, Коллонтай не заметила, как к трибуне направился шведский академик, почтенный Пер Халльстрём. Представитель Нобелевского комитета поправил микрофон и начал речь, посвященную Джону Голсуорси, прикованному в тот момент к больничной койке в Хэмпстеде.
– Ваше величество! Дамы и господа!
При первом знакомстве с творчеством Джона Голсуорси создается впечатление, что оно спокойно течет по своему руслу, питаемое неутомимым вдохновением. Однако к литературе Голсуорси пришел не сразу. Он, как бы сказали англичане, родился с серебряной ложкой во рту – не знал нужды, изучал в Оксфорде и Хэрроу право, но отказался от карьеры юриста и предпочел вместо этого путешествовать по миру. За перо он впервые взялся в возрасте двадцати восьми лет, после настойчивых просьб приятельницы и исключительно ради развлечения, однако, и это важно подчеркнуть, не без определенных предрассудков по отношению к писательскому ремеслу, присущих людям его круга…