Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 2 - стр. 29

Если бы не жалостливое «пожалуйста» в конце, Эдвард может быть и не воспринял бы его серьезно.

– Тебе нехорошо? – забеспокоился он.

– Что за вопрос! – уныло и малоэмоционально воскликнул Ацель. – У меня затекли руки, я в пыльной комнате, униженный и никому ненужный, а через час-другой остатки моего достоинства выбьет из меня мой злейший враг!

Эдвард закатил глаза:

– Ладно, не драматизируй, что тебе нужно?

– В моей поясной сумке лежит раствор для инъекций – жидкость бирюзового цвета. Достань её пожалуйста и набери в шприц, та коробка со шприцами ещё при тебе?

– Ты хочешь, чтобы я сделал тебе укол?

– Да.

Поскольку голос Ацеля шуток не предполагал, Эдвард тоже отнёсся к заданию ответственно. Он приготовил инъекцию, сам дивясь тому, как легко это стало у него получаться, и с полным непрозрачного раствора шприцом возвратился в комнату.

– И куда колоть?

– Неважно.

– Тогда в руку. – Эдвард закатал Ацелю рукав, продезинфицировал спиртом место укола, и в последнюю секунду спросил: – Это какое-то лекарство?

– Это яд.

Эдвард отпрянул назад, роняя шприц на пол.

– Ты хотел, чтобы я тебя… убил?! Ты в своём уме? – завосклицал он, хватая воздух ртом в удушающем ужасе. С трепыхающимся в груди сердцем, немеющими руками, Эдвард закрыл шприц колпачком и отложил его на коробку, чтобы не нарваться на иглу. Слезоточащими глазами он смерил безразличного Ацеля:

– Зачем ты так со мной? Мы же были друзьями!

– Друзьями? – Из-за того, что пришелец цедил слова сквозь зубы, казалось, что он не говорит, а рычит. – Я просто использовал тебя, вот и всё! Ты тряпка, Эдвард, и я вытер об тебя ноги!

Эдвард не мог отойти от шока.

– Но как же… Почему ты тогда… заступился за меня в колледже?

– Я купил твоё доверие, чтобы тобой было проще манипулировать. Я думал, ты это уже понял.

Эдвард поднялся и, безмолвствуя, зашатался к выходу, но до двери не дошёл. Отвернувшись, чтобы обмакнуть слезы рукавом, он почему-то издал смешок. Для Ацеля эта реакция была такой неочевидной, что он вскинул на Эдварда взгляд негодования.

– Ты такой же, как все, Ацель, – обвинил тот его, оглянувшись, чтобы всмотреться в бессовестное лицо пришельца. Сквозь свою трагедию Эдвард выглядел по-настоящему разъяренным. Ацель будто впадал в опалу последнего того светлого, что было при нём. Он и не предполагал, что милостивые и добрые глаза Эдварда могут раскалиться так, чтобы прожечь в его сердце кровавую рану. Ацель слушал правду о себе, и в словах не находился.

– И как я мог быть таким идиотом? – Эдвард усмехнулся – болезненно и мрачно, а затем голос его треснул от гнева. – С чего вдруг я решил, что ты лучше других? Что ты в самом деле захочешь быть моим другом? Всем всегда от меня что-то надо! Почему в мире живут одни эгоисты, а, Ацель? Почему нельзя быть хотя бы чуточку благодарным за то, что люди делают для тебя? Почему я твою доброту ценю, а ты мою нет? Почему я готов защищать тебя перед законом, зная, что ты виновен по всем пунктам, лишь за то, что ты однажды был – как я верил – добр ко мне? А ты не можешь просто взять и обсудить всё по-человечески, без кривляний и драмы! Ты даже не пытаешься себя оправдать! Да что, черт побери, с тобой не так, Ацель? Кто ты такой? Ради чего ты живёшь? Какой смысл в твоей жизни? Быть мудаком ради того, чтобы быть мудаком?