Исцелённое сердце - стр. 27

Внезапно Марибор ощутил, как тело объяла дрожь, а в груди распалился, словно кузнечное жерло, жар, сдавливая огненным обручем. Вместе с тем всё тело будто отяжелело, руки и ноги налились свинцом. Всадники поплыли перед глазами, вслед им и лес.

Тысяцкий, словно почуяв неладное, обернулся, смерив Марибора хмурым взглядом, верно, ждал подвоха от ночного купания. Помолчав, он вздохнул и отвернулся.

Дорога через лес казалась бесконечной. Непонятно было, когда же расступятся нависшие над лесом неуклюжие кручи, которые так и опускались на плечи непосильной тяжестью уже целую седмицу. Монотонность пути не прекращалась, начавшийся жар тянул силы, нещадно одолевала слабость. Сжимая в подрагивающих руках повод, Марибор, борясь с недугом, осматривался, но вновь и вновь видел только серую массу леса, которая с каждом шагом становилась всё неприветливей, всё враждебней. Ели и лиственницы, будто одичалые старцы, выступали вперёд, их косматые лапы походили на бороды, а кривые ветки — на крючковатые руки, что норовили зацепить за плащ и волосы. В воздухе витал тяжёлый дух, как на поле брани, где земля ещё недавно была пропитана кровью. Здесь же вместо павших воинов кренились под гнётом беспощадного бремени замшелые деревья, а новые земля так и не смогла родить, напитывая водой жёлтые мхи, губя проклюнувшиеся, было, на свет молодые ёлки. Гиблые места, теперь понятно, почему люд не селится здесь, в такой глуши. А вот для берлогов самое место.

Путь стал ухабистым. Тряска отдавалась болью в теле, и Марибор, больше не в силах сносить муку, стал пошатываться в седле. Взгляды воинов теперь были прикованы к нему, но никто не смел справиться о самочувствии — и правильно делали, знали, что могло последовать в ответ. Мимо проехал Стемир, пристроившись к Зарубе, и они о чём-то переговаривались, посматривая в сторону княжича. Марибор не слышал их, лишь невнятное гудение. Да и едва ли он мог различить стволы деревьев, землю перед собой, лишь смотрел на бурый загривок мерина, который изредка вскидывал голову, стряхивая назойливых насекомых, стриг беспокойно ушами.

Хвала богам, лес стал постепенно расступаться. Вековые деревья всё больше заменялись молодняком, перемеживаясь с низкими кустами ольхи, дикими яблонями. Кмети приосанились, радуясь тому, что скоро можно будет встать на отдых, но, выйдя на перелесок, поросший едва ли не в человеческий рост травой иван-чаем, помрачнели. А как прошли ещё немного вёрст, копыта коней начали увязывать во влажной мочажине, поднимая со дна гнилостный запах. Потеряв надежду встать на привал, слушая как жалобно хлюпает и голодно чавкает под копытами лошадей трясина, как уныло пищит возле ушей комарьё, путники совсем понурились. Кмети непрестанно вглядывались в подёрнувшийся маревом окоём в надежде, что вот-вот покажутся жилые кровли, но болоту не было конца. Когда перед отрядом снова вырос глухой стеной лес, воины помрачнели. Никаких следов жизни вокруг не примечалось, а следовательно, о деревеньке никто и не заговаривал. Нырнув под мрачную сень деревьев, отряд остановился.