Ироническая трилогия - стр. 17
Минуло лето, настала осень, а с нею – время специализации. Мне предстояло определиться, найти среди блюстителей права свое ли место, свою ли нишу – самый ответственный момент!
Всегда, когда нужно сделать выбор, утрачиваешь равновесие духа. Я даже не слишком врубился в известие, что соратники низложили Хрущева.
Однако последнее обстоятельство вызвало настоящую бурю в кругах гражданственно мыслящих личностей, вроде Веры Антоновны и отца. Родитель пребывал в ажитации, буквально не давал мне покоя. Глядя на то, как он метался, можно было и впрямь подумать, что он потерял своего благодетеля.
– Сам виноват, – говорил отец, – конечно, он сделал немало глупостей, но, главным образом, он дал маху, отрекшись от собственной опоры.
– Какая опора? – Я только вздыхал. – Когда и от кого он отрекся?
От этих слов мой отец взвивался, как будто бы я всадил в него шприц.
– Что значит «от кого»? – голосил он. – От ин-телли-генции, вот от кого! Только она его и поддерживала, а он к ней повернулся спиной.
Но что говорить о моем отце! Его дело – подхватывать чьи-то вскрики и подпевать чужим погудкам. Однако и Випер, и Богушевич выглядели весьма озабоченными.
– Теперь невозможно будет дышать, – твердили они попеременно. – Не появится ни одной свежей строчки.
Я им сказал, что они мудилы. Нашли себе нового Марка Аврелия!
– Никто его не идеализирует, – сказал назидательно Богушевич, – но он символизировал оттепель.
Я восхитился:
– Дивная оттепель! Что там произошло в Будапеште? А все эти слухи про Новочеркасск? Сами рассказывали, между прочим.
Оба смутились, но ненадолго. Чем лучше бьешь по чужим аргументам, тем их успешнее укрепляешь.
– Теперь неизбежен поворот, – озабоченно проговорил Випер. – Вылезут скрытые сталинисты.
Я сказал:
– Не больно они скрывались.
Я не добавил, что если и вылезут, я это тоже переживу. Сам-то я лезть никуда не намерен. Но промолчал. Им слово скажи, после будешь не рад, что начал. Правы всегда, правы во всем. Такая уж роль у них в нашем спектакле. Как это сказал Грибоедов? «Сок умной молодежи». Про них.
Год выдался нервный и суматошный. Я все усерднее погружался в пучину жилищного законодательства. С участием думал о бедных согражданах – не дай Бог мушке попасть в паутинку. Да что там мушка – черт ногу сломит! Добро бы только с нашим жильем связаны были все эти ребусы. Решительно всякий закон мне казался измученным путником – он бредет, на каждой ноге по несколько гирь! Кругом – дополнительные инструкции, которые не дают ему продыху. С каждым днем становилось все очевидней, что пространство, в котором мне выпало жить, в своей основе парадоксально. Регламентированная держава была по характеру анархична. Стоило какой-то скрижали доставить ей легкое неудобство, она тут же придумывала оговорку, которая разрешала ей и, наоборот, запрещала подданному совершить необходимое действие. Для будущего советского стряпчего тут возникали большие возможности – он мог себя чувствовать незаменимым.