Иосиф - стр. 17
– Ага! – легко отошел отец. – И вот в ту ночь, когда папоротник цветёт, Гришка потерял быка и пришел один. Злой и какой-то не такой! Мы к нему:
– Дядя Гришка, где бык, какого ты искал!
Гришка молчал, молчал и вдруг ощепырил свои два зуба и захохотал:
– А я вижу! Он в Каменском яру!
Мы аж все содрогнулись от его хохота!
Я табе рассказывал, как в тридцатых годах я работал на мельнице в хуторе Павловском? Это перед МТС-ом…
– Да… Пап, что-то рассказывал, но про что ты хочешь рассказать?
– Слухай! Мельница стояла в конце Павловского, а жил я вначале Нехаевского. И чтобы попасть домой, надо по мостику было переходить речку. Уже, наверное, месяц ноябрь был, ледок на Тишанке. А там такая гущина! Где мостик! И терин, и верба, и тополь, и грушенки, яблоньки! Место неспокойное! И про энтот мостик дурные слухи ходили! Мол, ведьма там появляется и за мущщинами охотится!
– Как охотится?!
– Да вот так и охотится! Откуда я знаю? Охотится и всё! А молодой! Иду и думаю, да какая ведьма? Сказки какие! Иду! И земелька уже схватилась морозцем. Веточки похрустывают, а тишина-а! Уже ночь, а луна светит вовсю. Ага! То-олько я на энтот мостик – под ноги же смотрю, и чую – что-то не то! Голову поднимаю вот так, а с той стороны тоже на мостик – баба голая…
– Совсем голая что ли?
– Совсем! С длинными седыми волосами. Я, вот веришь, Паша, как говорят, чуть в штаны не наложил! Ноги стали ватными, ну не владею ими! Но всё же как-никак двинусь чуть влево, а она там тоже двигается, только вправо. Я вправо, она – влево, как в зеркале. И я даже вижу, как она жутко лыбится. В голове тут всё вертится, сразу история в башку темяшется. А про неё так и говорили: голая и с длинными седыми волосами. Говорили так же, что она одного уже защекотала…
– Как защекотала?!
– Насмерть!
– Как это она могла его защекотать?
– Да откуда же я могу знать, Паша? Я чё, смотрел что ли, как она его щекотала? Чудной ты какой! Защекотала и всё! Я тут смекаю: Оськя, заднюю включай. Но главное, талы-то я прошел, все эти заросли, и мне никак назад нельзя! Маханет за мной, – думаю, – и Царства Небесная табе, Оськя? А за мостиком, на той стороне, где эта баба – вон они – хаты виднеются. Во-о, Паша! Путя она мне отрезала! Ну, я – задом, задом. Тут и молитву вспомнил. Перекрестился и как заорал: «Господи! Спаси и сохрани!» И как с этого мостика на лед сиганул, а он – хрясь! Ледок-то тоненький, прогнулся! А я опять: «Господи, помилуй, Господи, помилуй!» – и наискосок! Ногой своей хромой, как стеклорезом по стеклу! Жуткий треск стоит! Она, хоть я и молодой был, да не такой скорый! Ты же понимаешь? Под мостиком там мелко, а куда я бегу – на яму, а она глубоченная! Как я её перебег?! Господь знает! Только слышу за спиной: «Оськя, не попадайся боле!» И хохот!