Интервью - стр. 17
«Я стал систематическим в своих методах письма. В течение многих лет я писал без системы на свободных листах бумаги, большую часть которых я потерял, пачки которых я хранил в сундуках. Казалось, у меня хватало энергии, чтобы задумывать и завершать работу, но никогда не хватало сил, чтобы передать ее издателю. Более того, поскольку я часто терял важные части, о том, чтобы сделать это, порой не могло быть и речи».
«Тогда подруга [Алина Бернштейн] уговорила меня писать в бухгалтерских книгах, чтобы мои работы не рассыпались. Так я написал «Взгляни на дом свой, Ангел». Следуя ее совету, я установил для себя график – столько-то страниц в день и придерживаюсь его. Мне удается поддерживать темп около пяти часов в день. При меньшем количестве я достигаю слишком малого, при большем – выматываюсь».
«Первый роман, как я уже говорил, был в некотором смысле – но не буквально – автобиографическим. Я считаю, что так обычно начинают молодые писатели. Объективная точка зрения приходит со зрелостью и опытом. «Ярмарка в октябре», как мне кажется, задумана более объективно и в то же время очень интимно. Рассказать вам о ее сути было бы невозможно. Но она очень длинная, разделена на четыре части и имеет вполне определенную форму».
«В связи с этим я чувствую, что «Взгляни на дом свой, Ангел» не так бесформен, как говорили про него критики. Мне кажется, что это даже не длинный роман, если вдуматься в его содержание. Недавно я прочитал французский роман, который хвалили за совершенство формы и компактность. Вся история касалась любовного романа, который не состоялся. Вся первая глава этого романа объемом чуть более 200 страниц была посвящена рассказу о прогулке в лесу, во время которой ничего особенного не произошло. Вы называете это компактностью и краткостью? Мне кажется, что со всеми своими сотнями страниц я был более краток».
«Мне нравятся длинные романы. В последнее время благодаря энтузиазму друга я начал читать великих русских писателей. Я только что прочитал «Войну и мир» Толстого».
«Есть книги, которые я читаю постоянно. Это Библия, Джон Донн и особенно Шекспир. Мне кажется, что Шекспир в своем огромном понимании человечества был своего рода богом. Я представляю, что он был единым целым с этой ненасытной способностью жить. Под этим я не подразумеваю, что он хотел жить долго, просто, пока жизнь была с ним, он требовал, чтобы она была полной».
«Кроме того, в последнее время я познакомился с некоторыми авторами, которых мои рецензенты обвиняли в подражании. Боюсь, что я слишком серьезно отношусь к своим рецензиям, но в некоторых случаях у меня есть повод радоваться этому. Один рецензент, чье имя я забыл, сравнил меня с Уитменом. Я не мог успокоиться, пока не отыскал и не переварил его произведения, во многом мне незнакомые. Он стал для меня удивительным открытием. Мне кажется, что он один из самых американских писателей. Многие его идеи сейчас кажутся устаревшими, например, его энтузиазм в отношении демократии – невозможный идеал, на мой взгляд, но по сути своей он настоящий американец».