Инсбрукская волчица - стр. 66
– Но это несправедливо!
Я почувствовала, что мои глаза невольно увлажнились.
– Мир так устроен, – спокойно ответил он, – в нём полно зла, но хватает и добра. Меня другое беспокоит. Ты скоро пойдёшь в гимназию.
– Да, – я даже обрадовалась, что он сменил тему, – уже в сентябре!
– Боюсь, не будут ли тебя там обижать. Держись с достоинством. Будут бить – не давайся.
Я засмеялась.
– Что ты, дедушка! Разве папа с мамой отправили бы меня в плохое место? Это хорошая гимназия, там учатся девочки из приличных семей…
Я убеждала его, что никакие неприятности мне не грозят, а если кто и попробует обижать, я за себя постою.
Дедушка задумчиво кивал, не глядя мне в лицо, а потом вдруг резко поднялся со стула, сделал шаг и пошатнулся. От испуга я закричала во весь голос. Я поняла, что с дедушкой происходит что-то плохое. Он прижался спиной к стенке, прижал руку к сердцу. Губы его жадно ловили воздух, в глазах стоял ужас. Через несколько секунд дед сполз на пол и затих.
– Дедушка! – я упала на колени рядом с ним, попыталась приподнять его голову. Потом вскочила и бросилась во двор, крича: «Помогите!». Немедленно примчались соседи, супруги Фоглеры.
Они вбежали в наш дом. Фрау Фоглер обняла меня и, приговаривая что-то ласковое, увела к себе. Её муж вернулся с таким испуганным и грустным лицом, что я сразу всё поняла.
– Что случилось? Как Альберт? – быстро спросила женщина.
– Умер, – еле слышно ответил Фоглер.
Я завопила от ужаса, а потом забилась в рыданиях. За одно лето смерть дважды показала мне свой ужасный лик. Мне казалось, она стоит в дверях и злорадно усмехается, глядя на меня из-под чёрного капюшона.
– Детка, милая, не плачь так сильно,– обнимая меня, повторяла фрау Фоглер, – мы пошлём телеграмму твоим родителям. Они приедут за тобой, а сегодня переночуешь у нас. Как ты испугалась, бедная крошка!
Она увела меня в маленькую спаленку, уложила на кровать и дала мне валерьяновых капель. Я перестала рыдать и кричать, но слёзы продолжали стекать по лицу.
Глава 9. Лето кончается
Ветер давно стих. Тих и недвижим был сумеречный воздух, как и полустанок, на котором поезд задерживался уже долгих полчаса. Я с тоской глядела в окно, всё ждала, когда, наконец, вагон тронется. Но, похоже, случилось что-то серьёзное, из-за чего мы вынуждены будем тут проторчать чуть ли не до заката. На светлом ещё небе виден юный месяц, беленький и чистенький, как аккуратно срезанный ножницами ноготок. Птицы давно умолкли, лишь со стороны болота, у топи под мостом, слышится непрерывный грохот. Протяжный жалобный стон, характерный только лягушкам – они всегда квакают, предвещая беду или грозу. Говорят, животные, птицы и всякие амфибии лучше людей чувствуют приближение беды, и мне этот феномен до сих пор был непонятен. Но мне не верилось, что маленькие лягушки могут греметь, как целый трубный оркестр. Они же размером с ладонь, как они могут так шуметь? Да и галки, птицы, что вдвое меньше обычной вороны, вдруг по накалу шума превосходят своих более крупных собратьев, при этом не прилагая никаких усилий? Я даже не верила, что это заливистое мелодичное каркание издают такие маленькие птички.