Иностранная литература №11/2011 - стр. 52
Ни моя леность, ни срочность дела не вдохновили меня на написание лица. Я не испытывал больше тревог морального, экзистенциального или суеверного свойства, но, чтобы воспроизвести, так как я хотел, живые подвижные черты, мне не хватало если не способностей, то, по крайней мере, привычки и опыта. И я работал очень медленно, медленнее, чем мог себе позволить.
Прошло несколько дней; я набросал лицо лишь в самых общих чертах и был удовлетворен разве что румянцем щек. А Жанна, из-за моей медлительности, именно теперь, когда она была необходима, начала тяготиться ролью натурщицы.
Однажды утром – мы не проработали и часа – Жанна вдруг заявила, что ей нужно проветриться, развеяться, сменить обстановку, она уезжает и вернется завтра к вечеру.
Решение внезапное, спонтанное, импульсивное: у меня и слов в ответ не нашлось. Она упорхнула, даже не собрав чемодан. Весь день я провел в печальной праздности и с тревогой перечитывал присланные Изабеллой страховые документы.
Совпадение или нет, поди знай, но в тот самый день все и произошло. Это было под вечер, я сидел, лениво глядя на картину, работу над которой не мог продолжать в отсутствие моей жены, как вдруг зазвонил домофон, и мужской голос попросил о встрече со мной. Я открыл и остался ждать на пороге. Пускать в дом кого попало я не собирался. Никогда еще незнакомцы не переступали этот порог и не входили в мастерскую. То была элементарная мера предосторожности. Открылась дверь лифта, и из него вышел мужчина. Я его не знал. Он меня, очевидно, тоже, и сразу спросил: “Сильвен Крет?” – “Он самый”, – ответил я.
Он стоял передо мной на лестничной площадке, ничего не говоря, и улыбался уголками губ. Глаза его смотрели за дверь, которую я загораживал. Внешность у него была невыразительная и, я бы сказал, не слишком приятная. Животик оттопыривал черную сетчатую тенниску под расстегнутой шерстяной курткой какого-то неопределенного цвета. Выглядел он потрепанным и пахнул не то шлюшкой, не то лосьоном для бритья. Он был, кстати, чисто выбрит. То ли пятнышки, то ли прыщики краснели на щеке возле крупного, с горбинкой, носа, очерченного четко, словно согнутый лист бумаги, а улыбка открывала мелкие и слишком редкие зубы.
Тут до меня дошло, что его темные с проседью волосы и безобразная плохо сидящая куртка напоминают мне соседа Жанны в зале аукциона, и не успел я сообразить, что наверняка он-то и привез ее на машине в тот вечер и пожимал ей руку через открытое окно, как этот тип решительно припер меня плечом к дверному косяку и буквально ворвался в мастерскую. Я пошел следом и остановился в двух шагах от него. Он стоял неподвижно и улыбался. Коль скоро помешать ему войти я не смог, то решил его не выпускать и встал так, чтобы отрезать ему путь к отступлению. Но у него, похоже, уходить и в мыслях не было. Он огляделся, потом, все так же улыбаясь, показал пальцем на прислоненную к стене незаконченную картину и произнес: