Иностранная литература №08/2011 - стр. 22

Вот как все было, доктор.

С того дня я не мог спать. Ночами слонялся по дому. Смотрел на свои телефоны – немые, бесполезные. Они больше не зазвонят.

Я снова оказался один.

Вы говорите, что я и раньше был одинок, никто мне не звонил, я просто ломал комедию.

Нет, раньше было по-другому.

Хотите, называйте это комедией, но тогда я был одним из них, одним из абонентов мобильной сети.

Плохо быть одному, но еще хуже снова стать одиноким.

В общем, вчера утром я пришел на работу. Дождался, когда Барбьери пойдет в уборную – я знаю, что перед этим куртку и пистолет он оставляет на стуле.

Я взял пистолет.

Пошел в “Голоса”.

Не для того, чтобы грабить. Чтобы отомстить.

Я стрелял по витрине. По самым дорогим телефонам. Сделал пять или шесть выстрелов. Стекло, телефоны – все превратилось в осколки, Черешенка кричала. Тем хуже для тебя, предательница!

Потом пошел в бар. Хотел напугать Ирис. Но у этой потаскушки был выходной.

И тогда я стал стрелять по игральным автоматам, по телевизору, по холодильнику.

Когда я вышел оттуда, поверьте, я хотел сразу пойти к вам, доктор, хотел пойти в полицию и сдаться.

Но увидел тех двоих. Двух китайцев. Японцев, вы говорите, да какая разница. Их мобильник зазвонил – крошечный, но живой, – и мужчина ответил по-японски. Потом он передал телефон жене, она тоже стала говорить.

Мне никто никогда не звонит, а им – из Китая!

Это они во всем виноваты, это из-за них на месте овощного магазина появились “Голоса”.

И они смеялись.

А я не понимаю по-китайски, может, они смеялись надо мной.

И тогда я выстрелил, доктор.

Не хотел, но выстрелил.

Я знаю, что у него дырка в животе, но ведь это японец, его всегда можно починить, правда?

Почему вы так на меня смотрите?

Простите, это “Sole Wsb” у вас на столе? С Интернетом и футболом в прямом эфире?

Можно посмотреть?

Перевод Ирины Боченковой

Набитый битком вокзальный бар в городе Б. гудел. То были дни массового отъезда на отдых, сравнимые разве что с еврейским исходом. Жертвы отпускной лихорадки с чемоданами и рюкзаками штурмовали вагоны, не дожидаясь, пока оттуда высыпят такие же, как они, любители летнего отдыха; толпились, изнуренные жарой, на перронах; сбивались в живописные группы, напоминающие не то рождественские вертепы, не то армейские привалы.

В погоне за ледяными банками и влажными бутылками люди теснились у касс бара и, выбираясь из очереди, держали свои трофеи высоко над головой, словно хоругви во время крестного хода, или по-матерински прижимали к груди. Солдаты пялились на розовощеких северянок, гитары альтернативнослужащих стукались о телеобъективы самураев, монументальные мамаши не спускали глаз со своего беспокойного выводка, папаши, навьюченные как ишаки, пытались последним свободным пальцем удержать на поводке собачонку, одуревшую от духоты. Пока терпеливые железнодорожники что-то объясняли командиршам отряда монахинь, вооруженных четками, мимо двигалась плотная группа молодых людей, и принты на их футболках сливались с принтами на рюкзаках в огромный полип, готовый проскользнуть в вагон через единственное окошко.