Иностранная литература №07/2011 - стр. 33
Вы меня покинули, вы отвернули от меня свое лицо (сказал я вслух) – но, возможно, вы просто не могли иначе, потому что это лицо есть лицо поколения. И все же как тяжело, Господи, как тяжело. Кем надо быть, чтобы вынести такую тяжесть? Нет тяжести большей, чем тяжесть отсутствия. Но почему я? Почему именно я должен нести на себе за весь мир бремя одиночества? Ведь я тоже хотел жить и имел на это не меньше прав, чем вы. Что я такого сделал, что все отвернули от меня взгляд свой, что друзья мои исчезли один за другим? Или они во мне разочаровались? Устали от меня? Невелико же у них терпение. Отчего вы меня покинули? У вас было много других дел? Я-то вас любил. Если б вы знали, как я вас любил. Неужели я носил на лбу клеймо жертвы? Я вовсе не чувствовал в себе призвания к отшельничеству. Вы бросили меня – вам что, стало от этого легче?
И вот теперь, именно теперь, говорю я себе, взбираясь на крышу, произойдет главное. Я унесу с собой в бездну бремя вашего одиночества, я похороню его вместе с собой. Не беспокойтесь, обратно мне уже не подняться. Я страдаю за вас за всех, я взял на себя бремя ваших страданий. Я потерял всех своих друзей, и никто обо мне не беспокоится. Я и есть лицо этого поколения.
Мне надо было дозреть до того, чтобы подняться на крышу. Поначалу я дни напролет смотрел в окно. Я видел вас: детей, одиноких старушек, потерявших надежду молодых женщин, психопатов, покинутых любовников, мономанов, ипохондриков, обманутых друзей, актеров-неудачников и даже кошку с собакой, которые тоже одиноки и неприкаянны в этом мире. Я видел вас, я смотрел на вас с огромным сочувствием. Вы могли бы стать моими друзьями. Я оплакивал вас и себя вместе с вами. (Тут я расставил в стороны руки, потому что мне показалось, что на крыше это уместно.) Я не сразу полез на крышу, я ждал, пока все одиночество мира не ляжет мне на плечи. И вот я здесь. Я говорю это во весь голос: и вот я здесь!
И я клянусь, по-настоящему клянусь: я готов был принести себя в жертву.
Но в самый последний момент меня вдруг охватило сомнение. А вдруг никто эту жертву не заметит? Не то чтобы мое жертвоприношение так уж нуждалось в рекламе, дело скорее в его эффективности. Я готов разбиться об асфальт – но что, если вдруг, вопреки моим ожиданиям, одиночество от этого не исчезнет? Нет, это не трусость, честное слово, я просто хочу принести пользу. Поскольку мой поступок не знает аналогов в истории, я понял, что мне нужно придумать знак, знак моего жертвоприношения. Нужно оставить какой-то символ. Крест уже занят (кстати, его воздействие, как известно, оказалось слабее, чем рассчитывали), поэтому пришлось придумать что-то другое. Согласен, на оригинальное решение меня не хватило, но, если кто считает, что мой символ смешон, пусть сам влезет на крышу и посмотрит, сможет ли он придумать что-нибудь получше. Идея пришла мне в голову, когда я стоял на краю и смотрел на свои ботинки, нависшие над бездной: я вдруг воспринял их метафизически. А потом я подумал, что в конечном счете принесение в жертву моей персоны, может быть, не так уж и нужно. Я спросил себя: чего ты на самом деле хочешь? Чтобы благодаря твоей жертве они избавились от своего одиночества, или чтобы они перестали обращать на него внимание,