Инквизитор. И аз воздам - стр. 19
– Как-то все подозрительно ладно, – хмыкнул Курт; Нессель невесело улыбнулась:
– Я тоже так думала. И долго не верила им. А еще и священник… Пока деревенские ко мне просто ходили по всяким надобностям – он на меня и внимания не обращал, как-то спускал им с рук, что ходят к ведьме. А когда я стала сама наведываться в деревню, да еще и Альту крестить принесла… Как он на меня косился – я, знаешь, поняла, что он думает, а не сдать ли меня вашим. Я уж и писульку твою приготовила, чтобы ему, как ты тогда сказал, «в нос ткнуть». А потом однажды меня опять позвали к болящему, я пришла – а священник в горячке. Ну, а что делать, поставила на ноги… Он в бред не срывался, все время был в сознании, наблюдал, что я делаю…
– И что ты делала?
– Да ерунда там была сущая, – поморщилась Нессель. – Травами обошлась, ничего иного и не потребовалось; ну, а когда святой отец выздоровел, коситься на меня перестал и, как я поняла, кляузничать тоже передумал. Видно, потому, что как же теперь жаловаться на ведьму, если сам ее же услугами пользовался-то…
– Или просто увидел, что опасаться в тебе нечего и ереси в твоих действиях никакой нет, – предположил Бруно. – А стало быть, и смысла обращаться к нам – тоже нет.
– Не знаю, – передернула плечами она. – Мне, в общем, все равно; отстал – и ладно. Единственное – стал зудеть в уши, чтобы пришла на исповедь, и так и зудел год за годом.
– А ты так и не пришла?
Нессель на миг умолкла, поджав губы и глядя на Бруно искоса, явно с трудом удерживая резкость, готовую вот-вот сорваться с языка, и, наконец, недовольно выговорила:
– Исповедь – это же значит про все рассказывать. Иначе само по себе будет грех. А я про всё – не могу; Богу – могу, а человеку не буду, не его это собачье дело. Я знаю, что это вроде как и не человеку на самом деле, но он же слышит все-таки. И запоминает.
– Хорошо, эту тему мы обсудим как-нибудь позже, – не дав Бруно продолжить, кивнул Курт. – Рассказывай дальше по делу.
– Ну… Так вот и жили несколько лет. Бояться меня вроде как перестали, зато вдруг все жалеть начали. Вот я даже и не знаю, что хуже; раньше ко мне хотя бы не лезли и не пытались воспитывать все кому не лень.
– Ты просто не привыкла к человеческому вниманию. Особенно женскому. Оно, согласен, может довести до белого каления.
Нессель не ответила, поджав губы и неопределенно качнув головой, и продолжила, помедлив:
– А пару лет назад у нас поселилась семейная пара – торговец с женой. Старые уже, лет по пятьдесят обоим, и одинокие. Берта про это прямо не говорила, но я поняла так, что детей у них никогда не было; я предлагала узнать, кто из них бесплоден, и попытаться сделать что-то, но они отказались – сказали «а теперь зачем нам, в такие-то годы». Я и не лезла больше…