Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт - стр. 4

Одета она была в простое платье и передник, на голове штойхляйн из тех, что носят женщины замужние. С одной из дворовых девок она кормила кур, и тут же взяла от стены метлу и собственноручно немного подмела угол двора. Но даже в простом платье, и с метлой, и в штойхляйне она была чудо как хороша. Тут служанка подняла глаза от кур. И произнесла:

– Ой, господин, приехали!

Бригитт тут же обернулась, и лишь сейчас стал заметен её живот.

Вот почему она не в узких платьях, которые так любит. Женщина отбросила метлу и сначала шагом, а после и бегом кинулась к нему. Он едва успел слезть с коня, прежде чем красавица была в его объятиях. Да ещё вдруг и плакать стала. Волков даже растерялся. Он чуть отстранился от неё, чтобы видеть лицо своей женщины. Да, она всё так же была зеленоглаза, а веснушки засыпали её носик. Да, это была его Бригитт. Плачущая Бригитт.

– Отчего же вы так долго? – спрашивала она, взяв его небритые щёки в свои ладошки. – Купцы давно уже говорили, что хамов вы побили, а вы всё не ехали и не ехали.

– Ну что это вы? – говорил Волков, целуя её в губы и тут же пытаясь своей тяжёлой и вовсе не мягкой рукой вытереть с нежного женского лица слёзы. – Отчего плачете? Приехал я, ехал к вам. Удержаться не мог, людей своих с обозом кинул и к вам поехал. Не плачьте, моя дорогая.

– Ко мне ехали? – спрашивала она, пытаясь поцеловать его руку.

От этой красивой женщины пахло молоком топлёным.

– К вам, – он сжал её крепко. – К вам.

Он отпустил её.

– Рада, что вы вернулись, вот и рыдаю, – кивала она, и сама вытирая слёзы. – Знаю, что глупость то бабья, а сдержаться не могу. Последнее время часто рыдаю, как дура. Видно, это отсюда…, – она провела руками по своему округлившемуся животу.

Волков наконец высвободился из её объятий и аккуратно положил руку ей на живот:

– Как ваше здоровье?

– Хорошо, – отвечала она, накрывая его большую руку своими маленькими. Бригитт не стала ему говорить, что тошнота её изводит, что от нужника дальше, чем на сто шагов, она отойти не может. Зачем о том мужчине знать? Ему и своих волнений достаточно. – Монахиня наша говорит, что всё хорошо у меня. А у вас, господин, как здоровье, как нога ваша, как плечо?

– Да что им будет? Так же, как и раньше.

– Я всё волновалась, не ранили ли вас.

– Да как же меня ранят? У меня теперь чин генеральский, я за солдатами далеко на коне сижу.

Она тут на него смотрит строго, не верит ему:

– А как же господина Увальня убили, господина Бертье? Господину Брюнхвальду едва ногу не отрубили? Он две недели встать не мог.

«Видно, сестра ей разболтала, а сестре Рене; вот старый болван, наверное, ещё и жаловался на меня в письмах».