Ингви фон Крузенштерн - стр. 8
Тяжелым вздохом ответил старый воин. Пожевал словно бы гранитные губы и говорит:
– Вот что, малец. Я твоему отцу многим обязан, так что тебя из беды вытащу. Ты держись, последний в роду теперь. Вся родня ныне с Одином пирует. Это великая смерть.
– Х-хорошо, дядя Бранд.
– Ты безусый молокосос или воин?! – гневно посмотрел он.
– Воин! – постарался вложить уверенность я.
– Вот и зови меня, как воин, а не сопляк!
– Да, Бранд.
– Так-то лучше. Сейчас пока нужно обезопасить твое пребывание в порту. Я разузнаю, что к чему, а ты поживешь тут. Подыщу одежду подобающую и с остальным помогу.
Сначала он побрил меня. Потом пришлось надеть дурно пахнущие обноски. Затем, неожиданно, засветил в глаз и разбил губу. Вдобавок измазал сажей.
– Мы не знаем, что творится в среде ярлов. Тебя не должны узнать, понял? – на мой вопль возмущения рявкнул он.
– Да, – с обидой отозвался я, внутри понимая, что Бранд прав.
Около двух дней я трудился в порту. Тяжелая работа спасала от ужасных мыслей о произошедшем.
Разгрузка и погрузка, фасовка, работа посыльным. Ремонт судов любых размеров и видов, вязка снастей. Дрянная еда, мятежный сон и частые драки. Меня раза три успели крепко поколотить. Скрипя зубами, терпел каждый плевок в свою сторону, хорошо понимая, что магия под большим запретом. А в уличной рукопашке портовая голытьба почему-то легко одолевала меня. Пусть толпой, но могла. Я научился убегать, хотя раньше бы никогда на такое не пошел.
С некой обидой и удивлением открыл для себя мир простого люда и понял, в каком благоденствии жил.
Злость, обида, ненависть, тоска, боль – все это наполняет меня до краев. Я погружался душой из одного чана в другой, наполняясь тяжестью произошедшего. И лишь в моменты, когда пять разъяренных ровесников неслись следом, становилось не до мыслей о смерти родни.
К возвращению Бранда я успел составить план, как буду жить и работать дальше.
– На, поешь, – бросил он мешок на стол. – Ну, гляжу, тяжко тебе приходится?
– Я их всех потом размажу, – прорычал я и вгрызся в кусок вяленого мяса.
– Не размажешь уже, – бросил он и устало растянулся на огромном мотке веревки. – Один! Одноглазый черт, когда же ты меня призовешь?! Ненавижу эту жизнь сильней, чем мерзкое дыхание Хель под ухом. Слышал когда-нибудь?
– Нет.
– А я много раз. Смеясь, она говорила, что еще не время, – сплюнул он. – Так, короче, тебе оставаться в Кальмаре нельзя. Паскудная тварь, что, видимо, только по воле Локи стала конунгом, да будет он проклят, не спешит выяснять, что тут стряслось. У них две версии: братья передрались друг с другом и нападение пиратов. Пиратов, Ингви! Понимаешь?!