Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - стр. 43

Однажды вечером Бергману предстояло купаться. Горничная наполнила ванну, и он залез в горячую воду. Тут явилась тетя Алла в купальном халате, который тотчас сняла. Совершенно голая, она тоже забралась в ванну и стала тереть ему спину. Потом взяла его руку, сунула себе между бедрами, прижала. Другой рукой она схватила его пенис, который, как он пишет, реагировал “удивленно и бойко”. Похоже, Бергману доставляет удовольствие подробно расписывать, как тетя Алла сдвинула кожу и выковыряла белую массу, собравшуюся вокруг головки. “Все это было приятно и ничуть не пугало. Она крепко держала меня своими мягкими сильными ляжками, и я без сопротивления и страха позволил себя убаюкать до тяжелого, почти мучительного наслаждения”. Преступные действия, по-видимому, ничуть не тревожили взрослого мемуариста. Память о сексуальном дебюте не оставляла его, и он вспоминал сцену в ванне как постыдный, но сладостный и постоянно повторяемый киносеанс. Здесь-то и рождается онанист Бергман, и открытие собственной сексуальности предстает как нечто непостижимое, враждебное и мучительное. В книге по медицине он прочел, что мастурбацию называют рукоблудием, что она приводит к массе ужасных болезненных симптомов и с ней необходимо бороться всеми средствами. Однако он продолжал заниматься самоудовлетворением, точь-в-точь как большинство других молодых людей, со смесью страха и наслаждения. Постыдное занятие должно было остаться тайной, и где-то здесь ширма, разделяющая две его жизни – реальную и скрытую, – начинает превращаться в неодолимую стену, пишет он в “Волшебном фонаре”. Он был худой, ходил наклонив голову, был вспыльчив и постоянно злился, затевал свары, ругался и кричал, получал плохие оценки и “немало затрещин”. Прибежище он находил в книгах, прежде всего в стриндберговских новеллах “Браки”, но также в кино и в Драматическом театре.

Вернемся, однако, к Анне Линдберг. Случай с тетей Аллой уже отступил на несколько лет в прошлое, общение с одноклассницей переместилось в родительские дома, приняв форму благовоспитанных ужинов, пока однажды не перешло в неловкие, без раздевания, сексуальные свидания. Он лишил Анну невинности, когда она, во всяком случае, сняла трусики, но затем напугала его заявлением, что он сделал ей ребенка, хотя предположительно этого не случилось.

Впервые они увидели друг друга обнаженными, когда были вместе уже более полугода. Любил ли он ее? Нет. Его тянуло к Анне Линдберг, и в то же время он ее стыдился. Оскорблял ее и колотил, когда стрессы пасторского дома требовали выхода. Она давала сдачи, и они мирились. В его жизни, пишет он, не было любви, не было там, где он жил и дышал. Переписка Ингмара Бергмана с родителями пропитана нежностью и заботой, хотя дневники Карин Бергман вскоре раскроют совсем другую сторону их взаимоотношений, но вкус любви он забыл. Не испытывал ее ни к кому и ни к чему, определенно ни к Анне Линдберг, ни тем паче к самому себе.