Индиана - стр. 30
Желание все понять, создать некий динамический синтез из суммы непостижимых противоречий определило особый характер творчества Жорж Санд. Пантеизм не исключал чувства ответственности, а ответственность требовала понимания происходившего, оценки и мысли. Отождествить себя с историей, с человечеством, со «всем» – значило потерять покой и вместе с тем обрести его, трудиться и видеть в этом исполнение долга и высшее счастье. Такой и осталась она в памяти тех, кто любил ее, не понимая, и преклонялся перед ней, с ней не соглашаясь, – вечно взволнованной тем, что совершалось в мире, и преисполненной светлых надежд.
Жорж Санд не принадлежала ни к какой литературной школе, но ее творчество и эстетика были связаны, пожалуй, со всеми литературными направлениями, сменявшимися на протяжении полувека. Романтики 1820-х годов, «неистовые» 1830-х, «король романистов» Бальзак, «свирепый» реалист Флобер, «реалисты» 1850-х годов, школа «искусства для искусства», школа «здравого смысла», Парнас, натурализм – все эти, казалось бы, столь различные течения оставили что-то в ее творческом сознании. Однако она была довольно безразлична к литературным доктринам. Путеводной нитью ее в искусстве, так же как в политической деятельности, была идея целесообразности, блага, к которому нужно идти с полным пониманием действительности, с сознанием своей правоты, с самоотречением, с самозабвением. Вот почему многим своим современникам она казалась совестью эпохи, и вот почему Тургенев, выражая чувства нескольких европейских поколений, назвал ее «одной из наших святых».
Б. Реизов
Индиана[4]
Часть первая
Глава I
Однажды поздней осенью, в дождливый и холодный вечер, трое обитателей небольшого замка Де-ла-Бри в раздумье сидели у камина, смотрели на тлеющие угли и машинально следили за медленно двигающейся часовой стрелкой. Двое из них молчаливо и покорно скучали, тогда как третий выказывал явные признаки нетерпения. Он еле сдерживал громкую зевоту, поминутно вскакивал со стула, разбивал каминными щипцами потрескивающие головешки, словом, всячески старался не поддаваться одолевавшей их всех скуке.
Этот человек – полковник Дельмар, хозяин дома, – был значительно старше двоих других. Некогда красивый, бравый вояка, теперь отяжелевший и лысый, с седыми усами и грозным взором, он, выйдя в отставку, стал превосходным, но строгим хозяином, перед которым трепетало все – жена, слуги, лошади и собаки.
Наконец он встал, чувствуя, что начинает терять терпение от напрасных усилий придумать, как бы прервать тоскливое молчание, и принялся тяжелыми шагами ходить по гостиной; во всех его движениях сказывалась выправка бывшего военного: он держался очень прямо, повертывался всем корпусом с самодовольством, никогда не покидающим образцового офицера, привыкшего всю жизнь красоваться на парадах.