Инанта Грёза. Путник - стр. 23

– А раньше туда кто-нибудь заходил?

– Да сто раз заходили и другие, и он сам. Она у них типа склада была. Переодевались там, инструменты держали. Обыкновенная развалюха. А тут вдруг раз – и нету человека.

– Он один заходил?

– Вроде, один.

– А потом? – отрывисто спросила Нат. Она шла впереди Венчика, упругими, осторожными шагами приближаясь к деревянной постройке.

– Начали искать вокруг, звать, кричать. Сообщили в музей, приехали ещё люди, прочесали все окрестности – никаких следов. Подключили уже милицию. Оперативники прибыли, стали разбираться. Опросили всех свидетелей, всех его родных и друзей. Три дня разбирались. На четвёртый – он появился. Сам пришел в музей, потом к оперативникам. Но ничего объяснить не мог. Или не захотел. Мол, не помнит ничего – и баста. Где был, что делал – полный провал в памяти. Закрыли это дело. Направили его к психиатрам. Но те ничего такого не нашли. Вот и вся история.

Они остановились перед ветхим досчатым сооружением. Кому, в какие неблизкие времена пришла в голову мысль, построить его здесь? Для какой цели? На жильё оно совсем не походило, просто большой сарай. Но сараи строятся рядом с жильём, а здесь в обозримых окрестностях ничего подобного не было. И какой экстравагантный отшельник мог облюбовать, даже для временного убежища, дно этой старой впадины с увечными испуганными деревьями, колючим кустарником, с разбросанными повсюду булыгами, в неуютной, небезопасной близи от каменистого обрыва. Да ко всему прочему – в зловещем соседстве с костями убитых давным-давно свирепых азиатов. Энергетика здесь – отменно минусовая: букет из явных геологических аномалий с сугубо человеческим древне-кровавым негативом.

Надо быть очень уж невосприимчивым к внешним намёкам-обстоятельствам, чтобы найти резон проводить здесь своё время.

Вопросы здравой архитектуры и эстетики так же мало занимали безвестного строителя халабуды.

Двускатная крыша была покрыта старым крупно-волнистым шифером в болотных пятнах. Листы прижимались друг к другу неплотно, на выступающих краях – отколы и трещины. Стены обшиты некрашеными досками, бросовым горбылём. Снизу, поверх досок (видимо, успевших подгнить), набиты фанерные, покоробленные от дождей щиты и куски кровельной жести.

Два маленьких окошка под самой крышей – рамы грубо сколочены из брусков; тусклые стёкла прижаты загнутыми ржавыми гвоздями.

Досчатая дверь заперта лишь на засовчик без замка. Ручкой служила вбитая в дерево небольшая, тронутая ржавью скоба.

Задняя стена постройки чуть ли не вплотную, с зазором, быть может, в толщину руки, примыкала к обрыву, словно нарочно (не иначе, нарочно, вперекор здравосмыслу), к самой отвесной, почти вертикальной его части. Воображение услужливо рисовало не слишком несбыточную картину: отрывается либо оседает, неровён час, кусок обрыва – вдребезги хрупкая крыша, всмятку – кто под ней…