Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой - стр. 108
81. И. Лиснянская – Е. Макаровой
27–29 апреля 1992
27.4.92
Милая моя, моя хорошая доченька! Я-то думала, что буду тебе писать каждый день, начиная с 20-го. Да как-то у меня ничего не выходило, и как бы не о чем было писать. За окном удивительная холодная серость, и даже странно, что началась православная Пасха, куличи и всё остальное. Единственный светлый день, а также вечер, тот, – когда ты мне звонила. Представь себе ситуацию. Я приехала на ночь специально, чтобы позвонить тебе. Да записную книжку забыла, звонила Яне – ее нет. И вот, укладываюсь спать и, всего наглотавшись, думаю: «О Господи, ну хоть получилось бы чудо в моей дремучей жизни, хоть бы Леночка вдруг бы позвонила!» И не успела я и часу поспать – как твой звонок! ‹…› Сейчас я в Переделкине в комнате и даже есть не выхожу. Что-то опять на меня накатило. ‹…› Семен же воодушевлен Сахаровской премией[126] (вручала Боннэр) и своей блестящей речью на вечере. Вечер действительно был прекрасный, Семен сумел задать именно литературный тон. Таких вечеров, как говорят некоторые литераторы, трудно припомнить.
‹…›
28.4.92
Ленусенька! Вот в окне, по-моему, сегодня установилась относительная голубизна, осветились березы и сосны, а у меня, кажется, установился ритм. Как говорится – отмерцала. ‹…› Думаю даже выйти погулять с Семеном перед обедом, да и пообедать. Хотя, глядя на себя в зеркале, надо бы всякую еду отменить. Но именно потому, что часто закладываюсь в постель и Семен приносит хлебное и только, я прямо расту как на дрожжах. Вот бы так душе расти. А она, стерва, какая-то неподвижная, притерпевшаяся к окружающему. А окружающее совершенно сорвано с цепи ценами, беспомощностью, беззащитной озлобленностью и бандитизмом. Но это стало стабильным фоном жизни и уже не воспринимается надрывно.
‹…› Сегодня оденусь, выйду и увижу целую столовую. Питание в ней, хоть очень ухудшилось, все же есть. А мне с Семеном большего, лучшего и не надо. Мы в этом отношении совсем непритязательны. Семен, несмотря на прямые и прочие признаки славы, сейчас подавлен. Миша его ежедневно информирует о жутких распрях меж его детьми. Идут, видя, что мать стареет (86 лет), у них разнообразные типы борьбы за власть и жилплощадь. ‹…› Семья – патологическая, и мне его очень сейчас жаль. Господи! Какое счастье, что в нашей семье (я беру широко, прихватывая и папу) ничего уродливого нет. Бывали срывы и разрывы, но все в пределах человеческой нормы поведения. А там и Достоевский бы растерялся.
‹…› На улице очень потеплело – +14°. Выглянули вдруг одуванчики – весна все-таки большая радость. ‹…›