Империя тюрков. Великая цивилизация - стр. 113

Цари и народы, которые могли бы покинуть его знамена в минуту поражения, были проникнуты сознанием, что гнев их повелителя был бы для них самой страшной и неизбежной опасностью. Его лагерь непрестанно оглашали воинственные звуки, как будто вызывавшие врагов на бой, а передовые войска Аэция, пытавшиеся взять лагерь приступом, были или остановлены, или истреблены градом стрел, со всех сторон летевших на них из-за укреплений. На военном совете римской армии было решено осадить короля гуннов в его лагере, не допускать подвоза провианта и принудить его или заключить постыдный для него мирный договор, или возобновить неравный бой. Но здравые политические соображения внушали Аэцию опасение, что после совершенного истребления гуннов республике придется тяжело от присутствия высокомерных и могущественных вестготов. Поэтому патриций, употребив свое влияние на сына Теодориха, жаждущего отомстить гуннам за смерть отца, внушил Торисмонду, что было бы опасным для его короны столь продолжительное отсутствие, и убедил его разрушить своим быстрым возвращением домой честолюбивые замыслы братьев, которые могли бы завладеть вестготским троном и сокровищами. (Кстати, некто Идаций сообщает странную подробность – будто Аэций втайне посетил ночью короля гуннов и получил взятку в десять тысяч золотых монет за то, чтобы не препятствовать их отступлению.) Разумеется, доводы были убедительными, и вестготы покинули армию. Впоследствии римляне привыкли к подобным внезапным уходам, к постоянному колебанию своих союзников, недальновидных, эгоистичных, всегда более готовых к тому, чтобы ослабить, нежели подкрепить империю, принявшую их в свои ряды.

Очевидно, Аэций в глубине души был доволен освобождением своего войска от вестготов, которые сыграли столь блестящую роль в сражении. Но хвастовство и притязания их командования были оскорбительными для римлян, и Аэций опасался, что после поражения гуннов эти защитники Галлии обрушатся на империю.

Уход армии Торисмонда равнялся прекращению осадного положения для Аттилы. Ничего не зная о положении дел у римлян и по прежнему заключенный в своем лагере, Аттила с отчаянием наблюдал, как лишения и болезни уничтожают его армию. Он, казалось, ожидал какой-нибудь случайности, вроде той, которая и произошла, разделив армию Аэция. Аттила увидел, что бивуаки Торисмонда опустели; но так как здесь могла быть западня, Аттила оставался настороже. Спустя некоторое время тишина и слишком продолжительное опустение лагеря вестготов убедили его в справедливости факта, и он предался величайшей радости: «Его душа возвратилась к мысли о победе, и его мощный гений овладел своею прежнею фортуной».