Империя серебра - стр. 26
– До новолуния остается три дня. Все это время, Гуран, ты исправно меня оберегал. Много ли покушений ты предотвратил?
– Семь, повелитель, – тихо произнес Гуран.
Угэдэй пристально на него посмотрел:
– Мне известно только о пяти, включая сегодняшнее. Откуда ты насчитал семь?
– Нынче утром, повелитель, мой человек на кухне пресек попытку подсыпать в еду яд, а еще в потасовке удалось срубить троих воинов вашего брата.
– Ты уверен, что их сюда послали именно для того, чтобы убить меня?
– Нет, повелитель, не уверен, – признался Гуран.
Одного из них он оставил в живых и часть утра с пристрастием допрашивал, не получив, правда, за свое усердие ничего, кроме воплей и ругательств.
– Какой ты пылкий, – без тени сожаления сказал Угэдэй. – А ведь мы все эти нападения предусматривали. Еду мою предварительно пробуют, слуги отбираются тщательнейшим образом. Мой город буквально ломится от лазутчиков и убийц, подосланных под видом простых каменщиков и столяров. Тем не менее Каракорум я открыл, и люди сюда все прибывают. Уже три цзиньских вельможи гостят в моем дворце, да еще два христианских монаха. Странные они: дали обет нищенства и живут в конюшнях, спят на соломе… Принятие клятвы, похоже, выдастся интересным и запомнится всем. – На угрюмо-обеспокоенный взгляд кешиктена чингизид отреагировал вздохом. – Если все, что мы на данный момент предприняли, окажется недостаточным, что ж, возможно, выжить мне просто не суждено. Великое небо любит удивлять, Гуран. И не исключено, что, несмотря на все твои старания, меня у тебя все-таки отнимут. А?
– Пока я жив, повелитель, этого не случится. И я назову вас ханом во что бы то ни стало.
Сказано это было с такой убежденностью, что Угэдэй улыбнулся и хлопнул воина по плечу:
– Ну, тогда давай, провожай меня обратно во дворец. Развлеклись, и будет. Пора возвращаться к обязанностям. А то Субэдэй-багатур меня, наверное, уже заждался.
Доспехи Субэдэй оставил в выделенных для него дворцовых покоях. Каждому воину в племенах известно, что к неприятелю Чингисхан подступал без оружия, а как-то раз ребром пластины доспеха рассек своему врагу горло. Помимо штанов и войлочных туфель-чаруков, на Субэдэе сейчас был долгополый халат-дэли – лучшего шитья, чистый и новый, – который ждал его в опочивальне. Какая все-таки здесь всюду роскошь – тяжелая, никчемная. Угэдэй без зазрения совести заимствовал и смешивал стили всех известных культур, прежде всего – покоренных народов. Видеть это Субэдэю было неловко, хотя если бы его спросили, в чем именно дело, описать странное чувство словами он бы не смог. Однако еще хуже – суета и многолюдство в лабиринте коридоров, а также сонмы слуг, летящих по поручениям и занятых работой, старому воину совершенно непонятной. Он и не знал, что в клятве верности будет участвовать столько народу. На каждом углу и у каждой двери бдели стражи. Вообще смешение людей и лиц такое, что в глазах рябит, а голова идет кругом. Словом, Субэдэй чувствовал себя не в своей тарелке. Он привык к открытым пространствам, а не к муравейникам.