Империя. Роман об имперском Риме - стр. 84
Когда-то казалось, что император, хранимый богами, неуязвим и неприкасаем; любимый народом Август и ненавистный Тиберий оба дожили до старости и умерли в своих постелях. Но убийство Калигулы все изменило. Оно доказало, что император может истечь кровью и умереть, как любой другой смертный. Ликвидация Калигулы избавила мир от чудовища, но создала ужасный прецедент; вот почему Клавдий, вместо того чтобы наградить трибуна Кассия Херею, в конечном счете казнил убийцу. Никто не вправе убить императора и остаться безнаказанным: с подобным не смирился даже Клавдий, который в итоге получил максимальную выгоду, став следующим правителем.
Наконец позор кончился, и Титу разрешили одеться. Вцепившись в литуус, он был препровожден не в зал для официальных приемов, а в личный кабинет императора. Полки были забиты свитками, столы завалены пергаментом. На стенах висели карты, генеалогические древа и списки магистратов. В воздухе плавала пыль, и Тит чихнул.
Клавдию исполнилось пятьдесят восемь, но выглядел он старше. Пурпурная тога сидела на нем кое-как, словно он старик, который не в силах следить за собой и не имеет возможности нанять помощников. Чуть выше груди темнело влажное пятно: на глазах Тита Клавдий ухватил материю пальцами и вытер ею слюну, бежавшую с угла рта. Император раздраженно и встревоженно рылся в свитках, что-то выискивая; затем наконец взглянул на гостя:
– Мне нужно авгурство, Тит.
– Конечно, Цезарь. – (Клавдий предпочитал этот титул «господину».) – Что за дело?
– Дело? – Клавдий поднес ко рту кулак и издал странный звук. – Дело в решении, которое я д-д-должен принять.
– Можешь выразиться яснее?
– Нет, не сейчас. Но скажу одно: кто-то умрет, Т-тит. Если я ошибусь, люди погибнут ни за что. Или я. Могу умереть я! – Клавдий вцепился в трабею Тита, и тот увидел в глазах дяди такой же страх, как в день убийства Калигулы.
– Конечно, многие уже погибли – из-за нее. Из-за того, что я, старый дурак, верил всем ее словам. Полибий, с которым я провел здесь множество счастливых часов за чтением редких к-к-книг, о которых никто, кроме нас двоих, слыхом не слыхивал… и мой верный друг Азиатик, которого я освободил бы от обвинения в измене, не вмешайся она… и юный Гней Помпей, последний отпрыск триумвира, заколотый в собственной постели в объятиях м-м-мальчика… все мертвы, потому что она желала их смерти! А когда я думаю о родственниках и старых друзьях, которых отправил в ссылку из-за ее интриг… о, Тит, счастливый ты человек, поскольку ни разу не встал у нее на пути!
У Тита пересохло в горле, но он кивнул.