Империя предков - стр. 45
Да, сразу стал понимать Баяр-Туяа, что в этом небольшом пространстве десятки этот Одон, командир десятки и есть хан, судья и отец родной одновременно. И никогда не возникнет в голове и в сердце такое кощунство как ослушание приказа. А что если…? Но тогда и не удостоишься смерти аристократа как ломание хребта без пролития крови. Голова с плеч и только.
Через много веков в начале третьего тысячелетия напишет историк Дмитрий Чулов, что опубликует журнал «Вокруг света»: «Командира каждого подразделения выбирали, исходя из его инициативы и храбрости, проявленных в бою. В подчинённом ему отряде он пользовался исключительной властью – его приказы выполнялись немедленно и беспрекословно, такой жестокой дисциплины не знало ни одно средневековое войско».
Смотр был закончен. Но потом уж началось это, завертелось, завихрилось.
Баяр-Туяа дали новый лук, изъяв прежний. Конечно, после надлежащего воспитания он принял молча новый лук, которого уже в руках оценил его достоинство. Он лучше его прежнего, намного лучше. Не успел выстрелить, но понял чутьём охотника лесного племени. Но кроме лука он стал обладателем пики, которого у него никогда и не было. Вот уж радость, но которую он скрыл в душе на всякий случай, приняв его с тем же каменным выражением лица, как и у всех остальных воинов. А потом уж и понеслось. Пошло исполнение слов Чингисхана, переданных торжественно Джэбе.
Десять сотен, одна к другому, навострились в едином порыве. Тысяча взоров устремились туда, где и взмахнёт флажок Доржитая, командира тысячи. Тысячи монгольских коней взвились в такой же напряжении, как и хозяева, опытные воины межплеменных войн и совсем ещё зелёные юнцы, к которым и относился Баяр-Туяа. Но вот поднялся высоко вымпел тысячника и стремительно взмахнулся вниз.
– Урагшаа!!! – крик Исунке-багатура всё же опережал в напористости такие же крики остальных сотников.
Клич был подхвачен всеми в самом яростном стремлении. Уж сейчас-то Баяр-Туяа и дал волю своим молодым лёгким.
И тысяча монгольских коней в порыве едином устремилась в степь. Цветущие травы, цветы полевые пока не раздавались вздыбленной пылью при первых натисках искромётных копыт. Но спустя время она, вот эта пыль лёгким облачком следовала за каждой атакой тысячи, ибо от трав и цветов полевых не осталось ничего, кроме раскромсанной земли.
Атакуя врассыпную, пустив в порыве едином тучи стрел в пустоту степи, тысяча в таком же порядке как бы разваливалась в обратный путь таким дождём, тогда как другая тысяча меж рядами прежней тысячи вырывалась на передовую с диким криком «урагша». И те же тучи стрел вонзались далеко в той же пустоте степи. Каждая стрела с меткой хозяина. Их будут подбирать, чтобы потом опять пустить в ту же пустоту степи. Кто бы знал, что этот монотонный военный труд и перевернёт весь мир. Но пока остальной мир не знает, не подозревает. Так и варится, кипит в степи под знойным солнцем военный труд, тактика и стратегия новой армии будущей империи Чингисхана.