Империя - стр. 1

За двумя обрамленными окнами-глазами в форме пик прогремел гром и сверкнула молния. Это была последняя гроза в этом году. Кэстли, не боясь холода, прошлась по каменному полу от холодной кровати до окна и раскрыла его настежь, впуская свежий морской воздух. За зелеными пожухлыми холмами, искривленными и сморщенными, с засохшими деревьями, мертвыми кустарниками, недовольно и отрешенно плясало суровое хмурое море. В этом месяце потонуло пять суден, а рыба перестала плавать около берегов.

Порыв ветра ворвался в комнату, давая вдохнуть свежего воздуха. Это испортило ей и без того плохое настроение. День будет особенным, можно сказать, даже знаменательным. Это первая зима, которую империя встретит самостоятельно, без предводителя. Фактически император есть, но доверия он не внушал, даже наоборот.

В дверь постучали.

– Войди, Чех!

В выстуженную комнату вошел худой, высокий человек с глубокими морщинами на лице и впалыми щеками. Глаза у него были серыми и холодными, он слишком часто смотрел в безжизненные изможденные лица людей, что давно сделало его взгляд резким и непоколебимым. Он не был авторитетом лишь для императрицы, она считала его обычной вещью наравне с остальными подданными, будь то кухарка или первый министр, то есть он сам.

– Осень настала, Ваше Величество. Какими будут ваши распоряжения?

– А что делал отец в таких случаях?

Министр стиснул зубы. Он ненавидел долгие укоризненные разговоры о покойном императоре. Если бы не умер император, страна не опустилась бы в хаос и разруху, а Кэстли смогла бы быть неплохой императрицей, когда пришел бы срок, или вообще не стала бы ею, а на трон ступил бы старший ребенок, красивая и умная Тонка. Но катастрофа решила судьбу империи. И единственной наследницей осталось недоразумение в коротких штанишках. Во всех проблемах Кэстли был, непосредственно, виноват ее отец, ведь это он решил вывезти королевскую семью на глупый отдых на природе в солнечный день, на отделенной территории, где, подумать только, как раз неподалеку ошивалась голодная стая волков. Лес империи скудел, волки преобладали над мелкими, умными, самое главное, пригодными для пищи животными, а сами имели грубое несъедобное мясо и очень любили охотников.

– Как… начинал с прогрева труб, потом запускал основное отопление.

– И замок всю зиму промерзал, – перебила Кэстли, отворачиваясь от окна, – поэтому мы делать так не будем. Я переберусь на самый верхний этаж, тогда зима меня не достанет! Холодно ведь только снизу?

Чех не ответил.

– Вот и славно! – она хлопнула и на автомате потерла ладоши. – Сегодня хочу походить в розовом. Приготовь что-нибудь перламутровое. И жемчуг. Помню, у меня были самые крупные в мире жемчужины? Их сегодня.

– А какой повод?

– Глупый вопрос. Я проснулась, ты не рад?

О нет! Никто не был рад!

– Просто так. Чтобы был смысл в жизни. У тебя есть, ради чего жить?

– Стараюсь прокормить семью, – он и придворные давно перестал врать, надеясь, на единственный шанс, что императрица, наконец, увидит, что подданные изнемогают и рвут на себе волосы от голода, но она как будто с ума сошла, и сама есть перестала, найдя причину этому в том, что теперь истинная красота в худобе, и все будут ровняться на нее.

– Да? И как успехи? Кормятся?

– Со скрипом, – а ему было уже не смешно, злости на нее не хватало.

– Это потому, что вы не молитесь! Ну, чего встал? Не вижу моего платья.

Платье, ненадеванное месяц, село как-то странно, не то сморщено, не то слишком свободно. Еще раздражало, что руки открытые, исхудавшие, как трости. Но ее спасала природная красота и склонность к полноте, до сих пор не дававшая ей превратиться в скелет.

Вот и сейчас она непонимающим смущенным взглядом ворошила свое отражение в зеркале, вертясь перед ним как юла.

– Что-то не так, – прошептала она, хмурясь. – Или платье не то, или за дуру вы все меня считаете. Мешок лучше бы смотрелся! Я же надевала его месяц назад, что не так-то? – сказала она уже с плаксивыми нотками раздражения, обращаясь непонятно, куда.