Империя и одиссея. Бриннеры в Дальневосточной России и за ее пределами - стр. 53
Стивен это описывал так:
Владивосток представлял собой отдельный мир – уникальную смесь русской провинции, договорного порта Шанхая и американского Дикого Запада. В вестибюле отеля «Версаль» звучали десятки языков, хождение имели более десятка валют… К 1918 году здесь находилось 11 иностранных экспедиционных корпусов разной численности, симпатий и программ. Список возглавляли 73 тысячи японцев, за ними шли 55 тысяч чехословаков, 12 тысяч поляков, 9000 американцев, 5000 китайцев, 4000 сербов, 4000 румын, 4000 канадцев, 2000 итальянцев, 1600 англичан и 700 французов… все они сбились во Владивосток[71].
Журналист и востоковед Константин Харнский так описывал здешний общественный пейзаж:
Этот скромный окраинный город был тогда похож на какую-нибудь балканскую столицу по напряженности жизни, на военный лагерь по обилию мундиров. Кафе, притоны, дома христианских мальчиков, бесчисленные, как клопы в скверном доме, спекулянты, торгующие деньгами обоих полушарий и товарами всех наименований. Газеты восьми направлений. Морфий и кокаин, проституция и шантаж, внезапные обогащения и нищета, мчащиеся автомобили, кинематографическая смена лиц, литературные кабачки, литературные споры, литературная и прочая богема. Напряженное ожидание то одного, то другого переворота. Мексиканские политические нравы. Парламенты. Военные диктатуры. Речи с балконов. Обилие газет и книг из Шанхая, Сан-Франциско и откуда угодно. Английский язык, «интервентские девки». Мундиры чуть ли не всех королевств, империй и республик. Лица всех оттенков, всех рас до американских индейцев включительно. Белогвардейцы и партизаны, монархический клуб рядом с митингом левых. Взаимное напряженное недоверие. Американские благотворители. Шпики. Взлетающие на воздух поезда в окрестностях. Пропадающие неведомо куда люди… Вообразите себе ухудшенный тип прежней Одессы, вообразите себе горы вместо степи и изрезанный, как прихотливое кружево, берег вместо прямой линии, перенесите все это куда-нибудь за восемь тысяч верст от Советской земли, отдайте одну улицу белым, а другую красным, прибавьте сюда по полку, по роте солдат разных наций, от голоколенных шотландцев до аннамитов и каких-то неведомых чернокожих – и вот вам Владивосток переходных времен[72].
К этому перечню стоит прибавить русские политические фракции – большевиков, меньшевиков, эсеров, монархистов, кадетов и прочих, у всех – свои сторонники в порту, по нескольку сот человек, и всем не терпится в драку. Все это – и не только – ежедневно кипело за окнами особняка Бринеров у вокзала, где напряжение копилось и без иностранных войск, маршировавших по Алеутской.