Империя и одиссея. Бриннеры в Дальневосточной России и за ее пределами - стр. 42

что не требовалась железная дорога на Дальний Восток – разве что для запугивания Азии; Николай это понимал. И со своими тысячами квадратных километров тайги России вовсе не требовался лес из Кореи; это было известно Жюлю. Тем не менее мой прадед предпочел передать свою концессию от императора Кореи императору России.

Чрезмерное упрощение российской истории – искажение, и все же историки единодушны: непродуманная и катастрофически проведенная война с Японией обозначила собой начало конца имперской России. Даже империи – особенно они – склонны прыгать выше собственной головы. Концессия Бринера в Корее послужила той переломной точкой, в которой территориальные амбиции России превзошли ее способности, и «железный мост через всю Россию» завел чересчур далеко.

Всю войну семейство Бринеров – три мальчика и три девочки, возрастом между десятью и двенадцатью годами – боролось с обстоятельствами; но их богатство, разумеется, предоставляло гораздо больше возможностей, чем многим другим жителям Владивостока. Для начала, «Бринер и компания» теперь сами владели судами – и довольно крупной судоверфью притом, – которые могли при нападении на город перевезти всю семью в безопасное место. А если слишком опасным становилось напряжение в самом городе, они за несколько часов могли пересечь Амурский залив в Сидеми – даже ночью, при необходимости, поскольку Жюль на острове Кроличий построил маяк. Но Сидеми располагалось лишь в нескольких десятках километров от северного края Кореи, поэтому, если японские войска вздумали бы пойти маршем на Владивосток, они бы неизбежно оказались на участке Бринеров и Янковских без предупреждения. Нечего и говорить, что этот участок патрулировали хорошо обученные и обмундированные дружинники Михаила Янковского.

«Во Владивостоке военного времени была масса предпосылок для беспокойства»[57], – писал историк Стивен, – учитывая постоянный поток солдат и матросов на поездах и судах. Но беспокойный послевоенный гнев стал гораздо тревожнее после отмены военного положения. Вместе с миром настала демобилизация 90-тысячных войск, и бо́льшая часть их проходила через город, где все еще случались вспышки насилия: матросы и грузчики выясняли отношения с гарнизонной пехотой. Целые отрезки Транссиба иногда перекрывали бастующие, отчего создавались опасные заторы, и прижелезнодорожные городки переполнялись целыми полками безденежных озлобленных солдат, иногда – по целым неделям. Из тюрем и каторг по всему региону во время и вскоре после войны освобождались сотни, если не тысячи заключенных; все они тоже тянулись к Владивостоку и сосредоточивались преимущественно у множества опиекурилен в издавна существовавших корейских и китайских кварталах. Мак по-прежнему выращивался китайцами в дебрях Маньчжурии, и по всему Дальнему Востоку к опиекурильням относились терпимо – взять, к примеру, район Миллионки во Владивостоке. Но потасовки между докерами, солдатами, матросами и уголовниками подпитывались водкой по тридцать центов за пинту.