Императрицы (сборник) - стр. 66
– Ай померла? – спросил рыжий оборванец, привязавший коня к дереву и вошедший последним в избу. Его голос был робок, и сам он испуганно смотрел на девушку, распростертую на лавке.
На него цыкнули.
– Ну, чаво?.. Ничаво не померла! Дышит.
– А белая какая…
– Красивая.
– Хоть куда девка.
Пять взрослых, немолодых, голодных самцов толкались подле лежащей без сознания женщины, и томное, мучительное вожделение все сильнее охватывало их.
– Что ж, – задыхаясь, проговорил чернобородый, тот, кто первый ударил Риту под грудь, – так приступать, что ль, али погодить, пока совсем отойдет?
– То-то приступать!.. Ты, что ль, приступать-то будешь?..
– Ну, я.
– А почему ты? Ты что за атаман, что тебе первому и добыча?..
– Кажному хочется первому.
– Сие, братцы, жребий надоть кинуть… Канаться…
– Сказал тожа – канаться!.. Я первой увидал, я первой тревогу исделал, я первой вдарил, я определил, что-де за солдат такой едет с бабьими грудями… А ты что?.. Коня вязал! С конем и вожжайся.
– Постойте, погодите, ребятки, чаво там шумите!.. Допрежь всего надо на сторожу кого ни на есть поставить. А то нехорошо так… Неладно, ежели кто войдет…
– Ну, сказал – войдет!.. Кто сюда в этакую чащу заглянет. Опять же по всему Питеру заставы понаставлены, никого не пропускают… Да и погода!..
– Точно, что погода, – вздохнул белобрысый, до сих пор безучастно стоявший у дверей.
– Да, погодка, – согласились все. – Ну-к что ж, раздевать будем.
– Погодь!.. Раньше – канаться!..
– Чего там канаться!.. Я первой подозрил, я первой вдарил, я и первой…
Чернобородый подошел к девушке и стал стягивать с нее разорванный кадетский кафтан. Опять посыпались советы и споры. Разбойники топтались кругом, возбужденные, жадные, совсем осатанелые. Изба наполнялась смрадом мокрых онучей, полушубков, немытых, грязных, потных тел.
– Хоть бы рожу ей обмыли!
– И так ладна будет.
– А ну, коли мертва?
– У, дурья голова, заладил одно – мертва да мертва! Не видишь, что ли, кровь капит.
Рубашку под алым камзолом сорвали и на миг оцепенели при виде молодой белой груди, под которой темным пятном вспух синяк.
– Ишь, как ударил-то, варнак!
– Вы постойте, товарищи… Вы погодите, чего зря лезете. Не мешайте, кому череда нет.
– Он все свое!.. Черед какой!..
– Канаться!..
Дикий, громкий хохот потряс избу. В жадные минуты безумного вожделения всякая осторожность была оставлена и позабыта. Девушку приподнимали, чтобы стянуть с нее рубашку, толкали, тащили с ног тяжелые, набухшие на дожде башмаки, и от этих толчков, от шума, от крепких разбойничьих щипков Рита очнулась Темные, налитые страданием глаза раскрылись и несколько мгновений смотрели безумно. Рита ничего еще не понимала, ничего не соображала, потом вздохнула тяжело, вспомнив и поняв, что произошло, и начала сопротивляться.