Императрица после смерти - стр. 4
У отца сегодня, видимо, настроение хуже некуда. Надеюсь, он закончит «моё воспитание» быстро. Главное, не поддаться на подначки и ничем не спровоцировать на ещё большую агрессию.
– Ну, чего же ты медлишь, паршивка?! Я не яс-сно выражаюс-сь? – вот и шипящие нотки прорезались.
Неужели мне страшно? Я думала, что за это время у меня уже нет этого чувства, также, как и слёз. Нельзя плакать и бояться, нельзя – не такая уж и слабачка. В конце концов, было б всё настолько ужасно – давно ушла бы. А раз продолжаю здесь оставаться – не так уж и плохо мне тут. Наверное.
– Ты думаешь, что можешь делать всё так, как тебе вздумаетс-ся? Игнорировать мои приказы? Забыла, что обязана мне рождением, а? Отвечай, когда с тобой разговаривают! – вот и первая пощёчина.
Не сильная, но обидная. Хотя какие обиды? Разве я ещё не привыкла? Наивная душа, всё надеюсь, что отец однажды изменится, и мы всей семьёй будем жить долго и счастливо…
Мать при первых звуках его недовольства скрылась у себя в комнате, чтобы потом если что сообщить, что ничего не видела и не слышала, а я всё выдумываю…
– Нет, папочка, что ты! Я не хотела тебя обидеть, я…– начала судорожно оправдываться я. Аж самой стало противно от того, насколько жалобным и заискивающим стал мой голос.
– Что это ты у себя прячешь? Дай сюда! – с этими словами отец выхватил у меня папку с моей нелепой детской фантазией на последнем листке.
– Это что ещё за ерунда?! Да ты совсем на голову больная, рисовать такие бредни?! Я за это платил деньги, отдавая тебя в художественную школу? – и отец начал рвать все рисунки, которые были в папке.
Как будто красная пелена стала перед глазами. Я уже привыкла к его несправедливым обвинениям и угрозам, но рисунки – это единственное, что у меня оставалось в этом мире, чтобы не сойти с ума от одиночества. Мелькнула мысль, что зря я не выпила хотя бы антидепрессант. И я бросилась защищать свои реликвии, не думая о последствиях. Молча принялась выдирать у отца из рук свою папку, стремясь спасти хоть что-то. И совершенно забыла, что в правой руке всё ещё сжимала кисточку с невысохшей краской.
Отец не ожидал от меня такого порыва, и несколько мгновений мы просто перетягивали папку другу друга. С кисточки сорвалась синяя капля краски и упала на белоснежный рукав его рубашки.
– Да как ты посмела мне противоречить?! Ты соображаешь, что наделала? Это одна из моих лучших рубашек! Ты за это поплатишься, дрянь малолетняя! —он со всей силы залепил мне пощёчину.
Я не устояла на ногах. Зря мы спорили на лестнице. Очень зря… Я скатилась с лестничного пролёта и сильно ударилась виском о край мраморной ступеньки. Кажется, что-то хрустнуло. В стремительно подступающей темноте я успела увидеть в своих руках папку. И на ней – капли крови. «Жаль, испортился рисунок… Но я перерисую», – это была моя последняя мысль. Слабо улыбнулась, представляя, что теперь меня никто не будет трогать, наверное, целую неделю, и я успею закончить этот портрет.