Император Николай II. Человек и монарх - стр. 179
Другие очевидцы свидетельствовали об особом убранстве улиц: «Кузнецкий мост – сплошная декорация: все дома задрапированы материей, убраны флагами и гирляндами; подъезды магазинов превращены в красивые павильоны; сотни лёгких арок из гирлянд и маленьких флажков живописно колеблются над улицей роскошных витрин. У Сретенских ворот была устроена красивая триумфальная арка, убранная гирляндами и флагами. В середине арки надпись: “Боже Царя храни!”. Вообще декоративные убранства крайне разнообразны и охватили собой всю столицу, которая точно окуталась в цветные материи и ковры»{769}.
В Успенском соборе были поставлены три трона, на которых должны были восседать во время коронации Император, Императрица и Императрица-Мать. Это были троны Царей Иоанна III Васильевича, Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича.
Предстоящее событие глубоко волновало Государя. 2 мая он посетил могилу отца «перед тяжким испытанием, ожидающим нас в Москве»{770}. 5 мая в Александровском дворце был отслужен напутственный молебен и в 23 часа того же дня Императорский поезд отправился в Москву, в которую прибыл 6 мая 1896 г., в день рождения Государя. «Дай Бог, чтобы там это тяжёлое время прошло гладко и благополучно, и чтобы Господь сподобил нам радостно вернуться сюда!» – записал Николай II в дневнике{771}. Перед въездом в город Царь остановился в Петровском путевом дворце, где останавливались перед коронацией Императоры Всероссийские, начиная с Павла I{772}. Перед Петровским дворцом собралась многотысячная толпа. Специально собранные хоры Императорских московских театров и музыкальных обществ числом в 1000 человек исполняли Царю «серенады». По окончании серенады в 22 часа представители хоров были приглашены во дворец, где Государь благодарил певцов за их прекрасное пение.
7 мая Николай II принял эмира Бухарского и хана Хивинского, а также брата императора Германского принца Генриха Прусского.
9 мая 1896 г. в 2 час. 30 мин. началось шествие Царя из Петровского дворца в Кремль. Б. А. Энгельгардт вспоминал: «Когда Государь появился на крыльце дворца, грянул первый сигнальный пушечный выстрел, и головная часть процессии тронулась в путь. Государю подвели белую лошадь, по традиции кованную на серебряные подковы. Государь сел в седло, и грянул второй выстрел. В момент выезда Царя из ворот дворца прозвучал третий и на него хором ответили колокола всех московских церквей. В тот же момент со звоном колоколов слилось могучее ура многотысячной толпы, стоявшей против дворца»{773}.
Небо, затянутое тучами в течение предыдущих дней, вдруг озарилось ярким солнцем. Огромные толпы народа вглядывались в бесконечную процессию, надеясь разглядеть в ней Царя. Впереди на красивых породистых лошадях шествовал Собственный Его Величества Конвой, состоявший из кавказских горцев. За ним – сотня Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Далее длинной вереницей шли представители азиатских народов Российской Империи: туркмены, текинцы, сарты, киргизы. Потом обер-церемониймейстеры, церемониймейстеры, их помощники, камер-юнкеры, камергеры. Это была высшая аристократия России: верховный церемониймейстер князь А. С. Долгорукий, генерал-адъютант князь Н. Н. Оболенский, обер-гофмаршал князь С. Н. Трубецкой, светлейший князь А. А. Ливен, князь Л. П. Урусов, князь Н. Д. Голицын, князь Б. А. Васильчиков, князь Б. Д. Сидомон-Эристов, граф Д. И. Толстой, граф В. А. Мусин-Пушкин. За ними шла череда карет, в которых ехали чины Двора и иностранные придворные. Потом сотни Лейб-гвардии Кирасирского, Конногвардейского и Кавалергардского полков в блестящих на солнце шлемах и кирасах. Наконец, на белом коне ехал Император Николай II, одетый в мундир Лейб-гвардии Преображенского полка с Андреевской лентой через плечо. За Государем следовала свита из великих князей и представителей иностранных держав. Далее следовали две золочёные кареты, в которых находились Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна и Императрица Александра Феодоровна. Карета молодой Царицы принадлежала Екатерине Великой и была расписана живописью. На дверцах кареты красовался двуглавый орёл. Будущий финский президент, а тогда офицер Императорской гвардии барон К.-Г. Маннергейм вспоминал: «