Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия - стр. 11

Общий смысл воспитания сводился в изложении самого Николая к следующему: «Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастья сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор. Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было, и должно признаться, что не без успеха». Страх и лицемерие – вот доминанты педагогики двух «павловских» малышей. Какими после этого они могли вырасти?

Как замечал самый известный исследователь царствования будущего Николая Палкина генерал-лейтенант Николай Шильдер: «Установившаяся тогда система воспитания была суровая, и телесные наказания играли в ней большую роль. Такими мерами тщетно старались обуздывать и исправлять порывы строптивого и вспыльчивого характера Николая Павловича. Испытанные им в детстве педагогические приемы принесли и другие печальные плоды; они, несомненно, повлияли на миросозерцание будущего венценосца, который впоследствии провел подобные же суровые начала в воспитание современного ему подрастающего поколения».

Иными словами, преподаватели строго блюли желания августейшей четы – младшие сыновья ни в коем случае не должны были стать заметными фигурами на политической сцене, дабы не расстраивать своих родителей. Их не готовили ни царствовать, ни умирать за трон. «Шалопаев» из великих князей не получилось.

Маловероятно, чтобы Павел I смог оказать хоть сколько-нибудь заметное влияние на воспитание и мировоззрение младших сыновей. Слишком уж мало он правил, и по малолетству дети просто не успели оценить его надежд относительно них. Собственно, они его практически не запомнили и в своих воспоминаниях приводят об отце лишь отрывочные сведения. Вроде объявления войны далекой Испании и намерения сделать испанским королем обалдевшего от такого счастья украинского помещика Кастеля де ла Серду.

«Апоплексический удар» тяжелой золотой табакеркой заговорщика Николая Зубова в императорский висок 11 марта 1801 года также прошел мимо них, не оставив особого трагического следа, как это было у старших братьев, участие в перевороте которых ни у кого не вызывало сомнений. Даже у самой жертвы – не зря Павел в день убийства арестовал обоих сыновей и заставил их повторно присягнуть ему на верность. Александр вообще был в курсе заговора, но лично не желая в нем участвовать и якобы требуя, чтобы отцу сохранили жизнь (Павлу донесли). Только что вернувшийся из суворовских походов Константин тоже был в курсе (Павел знал и это), но активного участия в действиях заговорщиков не принимал. Хотя, по свидетельству очевидцев, когда в полутемной комнате императора началась свалка, и его кто лупил табакеркой, кто душил шарфом, Павел вроде бы опознал в одном из нападавших Константина, адресовав ему последние слова в своей жизни: «Ваше высочество, и вы здесь? Пощадите! Воздуху, воздуху! Что я вам сделал плохого?»