Император-гоблин - стр. 32
Он помнил, как стоял, стиснув зубы, не моргая, рядом с придворной дамой, который поручили неблагодарное занятие присматривать за ним во время похорон. Ченело, рассказывая сыну о своем браке, старалась не осуждать императора и тщательно подбирала слова, понятные восьмилетнему ребенку. Но страстная любовь к матери открыла ему глаза на многое. Он понял, что в ее смерти виноват отец и все эти придворные, и подумал, что его слезы доставят им удовольствие. Поэтому в тот день он так и не заплакал, но потом целую неделю рыдал в холодной сырой спальне, отведенной ему в Эдономи. Он с горечью подумал, что, наверное, сильно напугал ту придворную даму, и сделал себе мысленную заметку попросить Ксевета найти ее, если это возможно.
Прелат Улимейре выбрал сокращенный вариант заупокойной службы, в отличие от бесконечной церемонии, которой удостоилась Ченело, и которая предстояла Варенечибелю и троим его сыновьям. Самой длинной частью было перечисление имен погибших и оставшихся в живых их родственников. Под конец священник робко взглянул на Майю и неуверенным голосом добавил:
– Император Варенечибель Четвертый, Немолис Драджар, Наджира Драджар, Кирис Драджар, и переживший их император Эдрехасивар Седьмой.
Майя сморгнул с ресниц непрошеные слезы, и, следуя примеру остальных, сложил на груди руки и поклонился прелату. Ему не было дела до мнения Бешелара, который с неодобрительным видом напряженно топтался рядом.
Когда служба закончилась, Майя понял, что прелат и прихожане испытают лишь смущение и стыд, видя, как их император пробирается через высокую траву к двенадцати свежим могилам. Избежать неловкой ситуации не составило труда: он предоставил Бешелару право распоряжаться, и тот с большой помпой организовал отъезд императора. Майя улыбнулся прелату, и прелат улыбнулся в ответ. Бешелар едва ли не силой отвел императора к карете, подтолкнул туда Калу и уселся сам. Кучер щелкнул кнутом, и карета, громыхая, отъехала от ворот храма.
Минут десять все молчали. У Бешелара было такое лицо, словно он перечислял про себя любимые эпитеты Сетериса – среди которых первое место занимало «безмозглое страшилище». Разумеется, воспитание не позволяло ему выражать свое мнение вслух. Кала с мечтательным видом смотрел в окно – точно так же, как и во время пути из дворца в Улимейре. А Майя, сложив руки на коленях, разглядывал темную кожу на ладонях и грубые узловатые пальцы.
Потом Кала обернулся и спросил:
– Ваша светлость, почему вы пожелали посетить заупокойную службу?
Майе показалось, что этот вопрос задан с искренним интересом, и он ответил: