Император - стр. 18
Да за что же?!
Сглотнув слюну, отрок дернулся было, но тут же почувствовал на своем плече сильную стальную руку:
– Охолонь!
Юноша оглянулся – палач! Ну, точно – палач. Голый по пояс, потный, с перекатывающимися под смуглой кожей мускулами, такой и щелкнет – убьет! Пегая растрепанная бородища, на волосах – тоненький ремешок… Отвратительная, мерзкая рожа!
Зачем-то подмигнув парню, палач прищелкнул пальцами, и его помощники – тоже те еще гады! – проворно сорвав с жертвы рубаху, подвесили бедолагу на дыбу… потянули… захрустели выворачиваемые суставы, отрок дернулся, закричал:
– Ай!
– Цыть! – снимая висевший на стене кнут, кат обернулся, прикрикнул: – Не торопитеся, парни! Спешка, она в любом деле вредна, а особенно – в нашем.
– Всегда знала, что ты немного философ, Мефодий! – вдруг прозвучал в подвале дивный женский голос, певучий и властный. – А ну, подойди.
Кат тотчас бросил кнут, а висевший на дыбе Афоня приподнял голову, силясь увидеть ту, что имела здесь такую власть. Не увидел – лишь заметил, как шевельнулась бархатная портьера, делившая пыточную на две части. Портьеру эту отрок до того как-то не замечал, все больше на инструменты косился – страшно!
– Да, моя госпожа? – заглянув за портьеру, палач упал на левое колено.
– Не в полную силу, – шепотом приказала женщина. – Не жги! Так, попугай только… а потом поглядим.
Увы, Афанасий шепота этого не расслышал, а потому приготовился к худшему и, как только кат замахнулся кнутом, закусил губу…
Ожгло! Больно, да… но не так уж, чтоб совсем нетерпимо… Но это, вестимо, только начало… Такой оглоедище, ежели захочет, враз хребет перешибет, с одного удара!
– Не бейте меня, Христом Богом прошу, – взмолился несчастный отрок. – Я вам все, что надо, скажу… и все для вас сделаю.
– Что ж, поговорим, – снова послышался все тот же голос. – Мефодий, оставь нас… и людей своих забери… как понадобятся – кликну.
Палач с подручным исчезли, ровно их тут никогда и не было. Зашуршала штора, и запахло чем-то таким приятным… Так, верно, пахнет в раю.
– Ну, поведай, что хотел.
Афоня глазам своим не поверил, увидев перед собой ослепительно красивую молодую женщину, девушку, с виду лет двадцати. Златовласая, и волосы вовсе не прятала: светлые, словно бы напоенные летним солнцем и медом, локоны так и струились волнами по плечам, стянутые лишь узким серебряными обручем. Длинное темно-голубое платье в талию, какие принято носить в немецких землях, красные шелковые вставки, серебряный поясок… и лицо! Красивее, пожалуй, и не бывает! Губки розовые, пухлые… васильковые очи из-под длиннющих ресниц смотрят строго, а на щечках играют ямочки. Нет, то не дева – ангел!