Иммигрант - стр. 29

– Не волнуйтесь, у нас есть ещё фрукты, – сказала милая женщина (неизвестно откуда появившись) и, широко улыбаясь, вынесла из соседней комнатки очередные фрукты и десерты.

После того как все насытились, эта же милая дама предложила всем присесть. Взяв микрофон в руки, полилась мелодичная молитва (тоже на английском), которая продолжалась минут 15. Все сидели тихо, не перебивая её. Кто-то крестился, не переставая, кто-то просто сидел, сложив ладони, скрестив пальцы и закрыв глаза, а кто-то все 15 минут сидел и хихикал. Но основная часть людей не придавала всему происходящему никакого значения, сидя и отрешённо кайфуя после выкуренной с марихуаной папиросы и съеденных сладостей. Как только она закончила читать молитву, в дверь вошли трое уже немолодых мужчин и присели за музыкальные инструменты. Зазвучала весёлая музыка. Милая леди стала кружить в танце между стульев, поднимая всех присутствующих и предлагая плясать как попало, выкрикивая при этом такие слова, как Аминь и хвала Господу. Я встал и смотрел на весь этот балаган довольно отрешённо, не принимая участие ни в «хвалебных одах», ни в танцах. Многие делали то же самое. После десятиминутной музыкальной паузы всё та же милая леди взяла небольшой деревянный сосуд в виде кубка и, подходя поочерёдно ко всем любителям халявных сладостей, стала просить пожертвования на развитие их «церкви». Как ни странно, но практически все, кто там находился, а это было человек двадцать, стали копаться в карманах, доставая кому сколько не жалко, и в то же время, смотря с любопытством, сколько же положил твой сосед. Когда она оказалась возле меня, смотря весёлым, просящим взглядом, я даже обрадовался, что денег у меня, к моему счастью, с собой не оказалось. Я просто мило улыбнулся и развёл руками. Так как если бы у меня были деньги, и чтобы не выглядеть скупым в глазах других, пришлось бы выдать попрошайкам на их «дальнейшее развитие», а потом жалеть об этом.

В один из вечеров в своей уютной кабинке при тусклом свете ночника я засиделся допоздна, читая и постигая азы французского, и даже не заметил, как быстро пролетело время. На часах было уже около двух часов ночи, как вдруг я услышал громкий вопль, после которого сразу же последовали ещё какие-то непонятные звуки, напоминающие животных: вой волка, крик гиены, рычание льва… исходившие из центрального коридора. Я встал с кровати и решил выйти посмотреть. Открыв дверь и выйдя в коридор, я увидел человека, сидевшего на полу, вокруг него горели чайные свечи, подняв вверх руку, он стал водить горящей зажигалкой вокруг своей головы, продолжая издавать эти странные звуки. Возле него уже стояло несколько человек. И все, кто ещё не спал или проснулись от вопля и этих звуков, выходили в коридор посмотреть на этого безумца. Близко к нему никто не подходил, все стояли на расстоянии 4–5 метров. Когда я подошёл ближе, то увидел, что в другой руке он держал небольшой столовый тесак, прижав его к груди. Лицо было сложно рассмотреть, в частности глаза, из-за плотной, твидовой панамы на голове, которую он сильно натянул на глаза, из-под панамы выглядывали грязные, слипшиеся, длинные волосы до плеч, а на бороде и щеках виднелась редкая щетина, присущая людям азиатской внешности. Роста он был низкого, среднего телосложения. Одет был, как мне сразу показалось, на английский манер: широкие шерстяные штаны в клетку, тёплая замшевая куртка светло-коричневого цвета и, как я уже сказал, твидовая серая панама. Все в коридоре стояли в ожидании, чем же закончится этот ритуал. Я простоял там минут десять, наблюдая, как этот чудак продолжал водить над головой зажигалкой, выкрикивать разные звуки, имитируя животных и время от времени маша из стороны в сторону своим тесаком. Предположив, что ничего здесь так и не произойдёт, так как этот безумец показался мне на первый взгляд в меру «уравновешенным», я отправился спать. На следующий день я встретил этого же безумца в телевизионном зале, сидевшего в позе лотоса на широком подоконнике, и уже молча, без каких-либо животных звуков, он просто водил вокруг головы горящей зажигалкой «Zippo». В этот раз я уже сумел более подробно рассмотреть его лицо. На вид ему можно было дать лет тридцать, глаза были раскосые, прищуренные и хитрые. К себе он никого не подпускал, ни с кем не говорил, а если кто-то выражал своё недовольство по поводу его звуков, он сразу же хватался за свой тесак, который всегда был за пазухой, и махал им перед лицом возмущавшегося. Все работники лагеря прекрасно знали, что этот «господин» носит тесак за пазухой, но никаких мер по этому поводу никто не предпринимал. Это был не первый сумасшедший, с которым мне пришлось столкнуться, проживая в лагере. Был ещё один, который буквально неделю спустя безумно меня напугал. Утром после завтрака, медленно прохаживаясь по двору лагеря, я услышал как в коридоре кто-то заорал не своим голосом. Я сразу же остановился и посмотрел на коридорную лестницу, выходящую наружу. Через несколько секунд на ней появился с виду ошалевший, дергающийся, как в конвульсиях, африканец. Сбежав с лестницы и смотря вокруг огромными, обезумевшими глазами, он направился в мою сторону. Я опешил, «может, не ко мне», – пронеслось в голове, и обернулся, чтобы посмотреть вокруг, – кроме меня там никого не было. Он шёл ко мне агрессивно и быстро, роста он был высокого, примерно моего. На расстоянии трёх-четырёх метров, не доходя до меня, он вытащил из кармана нож. Дыхание моё остановилось, внутри всё замерло в ожидании атаки, тело автоматически приготовилось к защите. Я отставил правую ногу назад, став немного боком, и приготовился встретить его этой же ногой, чтобы не подпустить вплотную и сбить его прыть, хотя бы на доли секунды, а затем решил действовать по обстоятельствам. На расстоянии вытянутой ноги, к которой приблизился африканец, он резко остановился и, сев на мокрую от моросящего дождя брусчатку, с размаху стал бить себя в живот своим же ножом. Он сидел на земле и, смотря сквозь меня, кричал: