Имитация - стр. 20
Кроме этого кубка и травы не было ничего, что можно было бы разглядеть при лунном свете, однако через секунд десять из леса, обнимая холодные стволы сосен, появился какой-то оранжевый свет, как от огня. Вслед за ним появился еще один, правее, а потом еще, и еще. Уже через пару мгновений весь обозримый мною лес был заполнен этим светом. Они все нарастали, переливались, дрожали, и в конце концов из-за деревьев стали выходить их источники – руки с факелами. Держали их, как можно было разглядеть, обнаженные женщины. Волосы их были грязными, а тела блестели, будто вымазанные чем-то жирным.
Они шли очень медленно, и даже казалось, словно медлительность эта была совсем уж нереальной – когда они перешли на легкий бег, выйдя из-за сосен полностью, движения их были скорее парящими, будто, подпрыгивая вверх, какие-то невидимые крылья заставляли их не падать, а планировать в воздухе. Откуда-то стала доноситься музыка, но такая же медленная и неровная, как бывает, когда ставишь не ту скорость на виниловом проигрывателе. Основным инструментом была, как мне показалось, скрипка или виолончель. Разобрать эту какофонию на отдельные голоса было трудно. Она была фальшивая, скрипящая. Ненастоящая. Музыка ногтей на школьной доске, пенопласта, зубного бура, впившегося в нерв без анестезии и сверлящего его, но очень медленно, до безобразия медленно. Музыка, под которую хочется убить себя. А потом танцевать.
Через время, определять которое с этой минуты не берусь, девушки побросали факелы и встали вокруг кубка, сомкнув руки и оттеснив меня назад. Я смотрел на все это, не закрывая глаз, и даже поймал себя на мысли, что совершенно не моргаю. Тем не менее, осознание этого факта никак не отразилось на ощущениях: мне совершенно не хотелось моргать. Глаза будто высохли, окаменели, а потому и моргать мне больше было не надо. Только смотреть.
А смотреть было на что: когда последние руки сцепились мертвой хваткой, нагой хоровод тронулся вокруг чаши, приплясывая и напевая что-то неразборчивое, такое же тягучее, как и музыка. Они все кружились, танцевали, а я смотрел и не помнил себя, и по мере того, как танец сменялся с одного на другой, козлиная голова на своем импровизированном троне начинала двигаться. Сперва лишь слегка, рывками, а потом уже совсем ожила, зашевелив глазами и губами. Она поднялась вверх, над чашей, расплескивая кровь из шеи водопадом, и из этой крови сформировалось нечто, напоминающее человеческое тело, а после обросло сухожильями, хрящами, мышцами, покрылось кожей и густым шерстяным покровом темно-синего цвета.