Иловайский капкан - стр. 29
Сидевший за столом следователь давнул кнопку под столешницей, через секунду железная дверь с лязгом отворилась, и в ее проеме возник хмурый сержант в камуфляже.
– В пятую его, – ткнул пальцем в валяющегося на полу Серегу следователь. – Пусть на досуге подумает.
– Слухаюсь, – пробубнил сержант, и они вместе с опером выволокли бесчувственное тело из допросной.
Очнулся Серега на холодном бетоне камеры и со стоном вполз на деревянный настил – шконку.
Пощупал пальцами зубы (те ныли, но были целы), высморкнул из ноздрей на пол студенистую кровь, осмотрелся. Судя по виду, это была одиночка. Размером примерно два метра на три, с бетонным очком параши в углу, жестяной раковиной с медным краном рядом, забранным сеткой тускло горящим плафоном на низком потолке и небольшим, с решеткой, окошком. Кряхтя, Серега встал, прошаркал кроссовками без шнурков к раковине и, отвернув кран, долго пил холодную, воняющую хлоркой воду. Потом ополоснул распухшее лицо, утерев его рукавом, вернулся назад, улегся на бок и забылся тяжелым сном, подтянув ноги к подбородку.
Где-то загремел гром, и Серега проснулся.
– Завтрак! – гавкнули из окошка откинутой внутрь из двери кормушки, и на нее брякнула алюминиевая кружка с пайкой черняшки.
Сиделец, морщась, встал, взял завтрак, – кормушка закрылась. Хлеб он есть не стал (тупо ныла челюсть), а пахнущий соломой горячий чай выхлебал с удовольствием. Где-то за дверью в коридоре СИЗО чуть слышалась музыка, за пыльным окошком камеры просматривался пятачок неба. Сереге стало тоскливо, и его взгляд заблуждал по стенам, а потом остановился. Они все были в надписях, и довольно интересных. «Федорков – козел» выцарапал кто-то твердой рукой. «Здесь сидел Пистон» – сообщала другая, выполненная крупными каракулями, «Смерть активу и ментам!» – гласила третья.
Начальника стахановского угрозыска майора Федоркова Серега видел пару раз, братва дала ему кличку Гнус, поскольку брал взятки, крышевал и беспредельничал. Пистон был известный в округе вор и наркоман, не так давно убитый донецкой бригадой в Алчевске. Еще на стене был неприличный стишок и искусно выполненный рисунок голой девки, а справа от окошка полоснула по сердцу надпись «Прости, мама», выполненная затейливой вязью.
В этой жизни Серега Ионаш мало кого любил. Разве что мать и дядю. Через пару лет после его рождения великая страна канула в Лету, а когда мальчишке исполнилось семь лет, при обвале в шахте погиб отец, и их семья, в которой была младшая сестренка, стала бедствовать. Зарплаты, которую получала работающая бухгалтером гороно мать, не хватало. Родня помогала как могла, но у самих тоже было негусто. Выручал дядя. В один из своих приездов спустя несколько месяцев после гибели отца он устроил мать экономистом на фабрику, а крестника определил в городскую ДЮСШ – в секцию бокса. А еще подарил пневматическую винтовку и преподал первый урок стрельбы, сказав при этом: