Илимская Атлантида. Собрание сочинений - стр. 4
Мишка видел, как мужики заглядывались на эту красивую женщину, и тогда его охватывал страх. Он боялся, что в ней возникнет к кому-нибудь из них ответная заинтересованность – в глазах подростка-безотцовщины это было равносильно предательству. Некоторые приходили свататься, но мать всем отказывала, чему Мишка был несказанно рад, и от чего он любил ее еще больше.
Мать говорила ему: «Ты у меня самый лучший мужичок…» – и прижимала его большую голову к своей груди, а он вдыхал такой родной, вкусный, привычный запах весеннего утра, исходивший от нее. Это же была его мама! Разве она может умереть? Одна мысль о том, что он останется без нее, приводила мальчишку в отчаяние. Пытаясь во всем угодить больной матери, Мишка наивно надеялся, что однажды утром он проснется, и все будет как прежде.
В своем всеобъемлющем детском восторге перед красотой бытия он еще не осознавал переживания чувственной любви. В душе подростка неодолимая тяга к матери была первым ростком этого благодатного чувства. Он учился у нее, как держать себя в присутствии старших, как надо вежливо всем отвечать, как сдерживать недобрые эмоции, хотя иногда так хотелось крикнуть огорчительные слова в лицо обидчику, чтобы они задели его за живое, унизили, причинили душевную боль. Улица всегда имеет влияние на детскую психику, улица – это своего рода школа жизни, где происходит первое узнавание и хорошего, и плохого. Конечно, встречи с ребятами оставляли след. След не всегда благой.
Обожженный злом, Мишка всегда залечивал раны рядом с мамой, она находила слова, которые утишали душевную боль, успокаивали маленькое взбунтовавшееся сердечко сына, ослабляли удушливые страсти. Дом был местом, куда всегда хотелось прийти, прибежать, где можно было укрыться от всех невзгод. Там, даже в суровые дни, витало тепло неизбывной любви, согревающее, излечивающее, возрождающее. Мишка много разговаривал с матерью, обычно это было по вечерам, когда они гасили керосиновую лампу и под свет луны вели долгие разговоры о жизни. Он даже не задумывался о том, как может неграмотная женщина знать так много. Эти ее знания были той глубинной, передающейся из поколение в поколение исконной мудростью-любовью, которая была необходима Мишке, чтобы озарить мир внутренний – мир своей взрастающей души, и полюбить мир внешний – свою деревню, окрестные просторы и то, что за ними, то прекрасное, не имеющее названия, непостижимое, что пока не разглядеть, но чего так ждет душа. И что уже грядет.
Рассказы матери были образны, пронзительны, слова ярки, мысли убедительны в своей вековечной народной праведности. У нее был дар рассказчицы или, как сказали бы в старину, – сказительницы. Если шел разговор о людях, мальчишка по едва уловимым приметам в материнском рассказе узнавал их, если говорили о местности, матери хватало нескольких образов, и оживали Тушама или Россоха. Мишка не удивлялся этому, для него и не могло быть иначе. Слова матери были для подростка открытием мира, в котором ему предстояло жить, без них окружающая жизнь, казалось, меркла, теряла свою правду. Он постоянно испытывал радость узнавания, нет, не удивление, а именно – радость. Это благодатное чувство озаряло всю его дальнейшую жизнь.