Илиада. Сокращённая версия - стр. 4
Стало уже почти традицией, «не ущемляя всех достоинств перевода», как пишут многие авторы (что в принципе и невозможно), указать на то, что перевод Гнедича даже для его современников был всё-таки трудночитаемым из-за обилия старославянских слов, которые уже тогда не употреблялись, а также из-за сбоя ритма, а иногда и размера стиха. Недаром Пушкин написал эпиграмму на его перевод, намекая на «кривизну» стиха:
«Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод».
Это притом, что Пушкин вполне по достоинству оценил перевод Гнедича в целом. Действительно, перевод Гнедича имеет огромное значение для русской культуры, и особенно для культуры художественного перевода. Почему для культуры перевода? Да потому, что Гнедич не переводил «Илиаду» на современный ему русский язык, как полагают многие. Он переводил Гомера на свой собственный язык, на язык Гнедича, который сам же и изобрёл для своего перевода «Илиады». На тот язык, которым не говорили ни его современники, ни современники тех старославянских слов, которые он использовал в своём переводе. По сути, Гнедич перевёл «Илиаду» на искусственный русский язык, на придуманный язык, на собственный язык Гнедича.
С одной стороны, это сыграло положительную роль для перевода, сделав его просто грандиозным, необычным, неповторимым, единственным в своём роде. Повторить подобное уже невозможно именно по той причине, что язык не современный, а искусственный. Любая подобная попытка будет уже подражанием Гнедичу. Нечто подобное и попытался сделать М. Амелин в своём переводе первой песни «Одиссеи». Язык его перевода тоже трудно назвать современным. Но всё-таки его перевод получил достойную оценку в СМИ, о нём писали, о нём спорили гомероведы. Можно сказать, что за перевод одной песни «Одиссеи» Амелин получил больше, чем Жуковский при жизни за перевод всей поэмы. Тем не менее, Гнедича повторить невозможно. А главное, и не нужно.
Если переводчик переводит произведение для своих современников на современный ему язык, то было бы неправильно употреблять в переводе старые, уже не используемые слова. Таково моё мнение. Перевод Гнедича в этом плане является скорее исключением из правил перевода. Причём, очень удачным исключением. Но повторять перевод по тем же правилам и в том же стиле – это уже будет ошибкой.
С другой стороны, искусственный язык перевода Гнедича сыграл и отрицательную для него роль в том плане, что затруднил читателям восприятие текста поэмы. Это стало «уязвимым местом», ахиллесовой пятой перевода, как и частый сбой ритма, не приветствующийся в русской поэзии (хотя и характерный для поэм Гомера). Именно эти «уязвимые места» перевода Гнедича побуждали последующих переводчиков снова и снова браться за «Илиаду». Вспомним предисловия к своим переводам хотя бы Минского и Вересаева. Оба они указывали эти же причины, побудившие их взяться за перевод.