Икона - стр. 3

Папин телефон начинает жужжать. Он, скорее всего, упал с тумбочки, потому что я вижу, как он светится на полу, в нескольких шагах от меня. Буквы складываются в имя «Марк».

Мистер Лиакос. Папин друг и чтец в нашем храме.

Я отпускаю деревянный квадрат, подтягиваю телефон под кровать, поближе. Он всё ещё звонит. Я провожу пальцем по экрану. Шепчу: «Алло».

– Алекс? – пробивается ко мне голос мистера Лиакоса, такой маленький и словно укутанный в мягкий шарф.

Я чувствую, как по моим щекам бегут слёзы.

– Алекс, алло!

Заставляю себя произнести хоть что-то.

– Это Ефросинья.

– Малышка, я могу поговорить с папой?

Слёзы начинают катиться неудержимо. Я уже просто реву в телефон.

– Ефросинья, малыш, а папа рядом? У вас всё в порядке?

– Я боюсь выйти, – плачу, – я боюсь! Я не хочу вылезать отсюда. Я думаю, что я только одна…

– К вам приходили? Деточка, расскажи, что там у вас случилось?

– Были мужчины с ружьями, и мама сказала, чтобы я спряталась под кровать, а папа пошёл, и я слышала выстрелы, и я думаю, что только я… я…

– Так, оставайся на месте. Я скоро буду.

– Хорошо, – проскулила я.

Экран вспыхнул ещё раз, прежде чем телефон отключился. И я опять осталась в темноте. Я просто лежу и стараюсь ни о чём не думать.

Внезапно я чувствую движение в доме. Кто-то идёт по коридору прямо к спальне. Вижу голубой свет на полу, он перескакивает через какие-то тюки, свёрнутое одеяло, игрушки Хёрши.

– Ефросинья, – до меня доходит голос мистера Лиакоса. Щелчок, и комнату заливает свет. Жёлтое свечение кажется болезненным. Снаружи по-прежнему темно.

Появляются блестящие чёрные туфли мистера Лиакоса. Церковные туфли. Он опускается на колени, чтобы найти меня под кроватью. Я всё ещё боюсь пошевелиться.

– Где ты, малыш?.. Ты как, в порядке?

Я киваю.

– Ты можешь вылезти оттуда? Здесь опасно оставаться, нам нужно уезжать.

Я начинаю выползать из-под кровати, как червячок. Я вся в пыли, платье на мне холодное и мокрое.

Мистер Лиакос подаёт мне руку, помогает встать. Смотрит на предмет, который я всё ещё сжимаю в руке.

– Вот за это сейчас ты только и можешь держаться, – шепчет он. Берёт зелёное одеяло с родительской кровати и закутывает меня в него. Потом приседает передо мной и заглядывает мне прямо в глаза.

– Всё очень плохо, – тихо говорит он, – если хочешь, я понесу тебя на ручках, а ты можешь закрыть глаза, пока мы не выйдем отсюда.

Я трясу головой. Я вся мокрая. И мне совсем не нравится, когда кто-то чужой, кто-то кроме папы или мамы прикасается ко мне или обнимает.

– Хорошо, – говорит он. – Иди за мной и постарайся не сводить глаз с моей спины.