Иисус. Все мировые исследования - стр. 34

. А Генри Кэдбери, американский библеист, призвал исследователей еще строже сосредоточиться на иудейском контексте жизни Иисуса – и тем самым хотя бы ненадолго преодолеть искушение «модернизировать» его образ в основателя коммерции и капитализма (как бывало)[44], в первоисточник Христианской науки (как бывало) или в средоточие догматов Римско-Католической Церкви (как бывало)[45].

Я не хочу сказать, будто библеисты, изображая Иисуса по-разному, чем-то отличаются от любых других исследователей – скажем, от тех, кто изучает жизнь Авраама Линкольна. Существует ли нормативный Линкольн? Разве нет самых разных мнений о том, каким он был на самом деле, о его невидимом «Я», о его склонностях, речах, действиях, словом, о «подлинном Линкольне»? Подозреваю, что ученые, изучающие жизнь Линкольна, спорят о таких вещах ad infinitum, а возможно, даже и ad nauseam[46]. И все же они вряд ли признали бы, что образы Линкольна, созданные ими, отражают их собственную личность или же социально-политические программы их времени.

Да, я со спокойной душой (проверено!) читаю книгу Дэвида Маккалоу о Джоне Адамсе – и совершенно не терзаюсь подозрениями в том, будто автор преподносит мне плод своих собственных предпочтений[47]. И более того, я сомневаюсь, что и в других исторических дисциплинах хоть кому-то приходится беспокоиться о такой возможности.

И в этом свете удивительнее то, что, когда дело касается исторического Иисуса, исследователи, как говорится, «по-своему» толкуют историческую картину или же совмещают ее саму с идеологиями и культурными дрейфами своей эпохи. И это, вероятно, уже ipso facto[48] способствует той вольности, с какой разные исследователи рисуют нам портрет Иисуса.

Кто-то может также сказать, что Иисус более таинственен и непостижим, что по самой своей природе он – sui generis[49], и что он тем самым пребывает за пределами обычного представления о нем как о простом человеке, одном из многих, со своей личностью и своими особенностями. В начале ХХ века великий еврейский ученый Клод Голдсмид Монтефиоре долго размышлял именно над этим вопросом – в чем уникальность Иисуса – и пришел к выводу, что она заключалась в той интенсивности, той мощности, той силе, с какой Иисус провозглашал свою весть и старался убедить других. А что до содержания его проповеди, то подобное вполне мог возвещать какой-либо иудейский учитель той эпохи. В двух словах, Монтефиоре увидел в Иисусе иудея-реформиста, каким был сам; так и многие другие смотрели на Иисуса сквозь призму обстоятельств собственной жизни