Игрушка Ворона - стр. 38

— Иди сюда, — указывает рукой на место рядом с собой.

Подхожу и ловлю себя на мысли, что не боюсь, а стоило бы, ведь Воронова все боятся. Таков закон.

Сжимаю пальцами куртку и останавливаюсь в шаге от него. Картинка немного проясняется, но глаза всё равно почему-то слезятся.

— Дышать можешь? — слышу вопрос.

— Сейчас уже нет, — гундося, отвечаю.

— Понятно, — Воронов встает и поворачивает мое лицо в сторону света электрической лампы, горящей под потолком. — Ничего страшного, — констатирует.

— Он очень болит, — нехотя признаюсь.

— Сейчас перестанет.

В одну секунду Вадим резко ставит мой хрящ или что там на место. Слышу хруст и ощущаю дикую вспышку боли, которая почти сразу же проходит. Хочется обматерить этого говнюка, но потом я понимаю, что снова могу дышать.

— Легче? — с кривой улыбкой интересуется.

— Ага.

— Сам не раз вправлял себе нос, уже обученный. Ну а теперь, объясни-ка мне, какого черта здесь ошиваешься? Кажется, я четко тебе сказал, чтобы ты у меня перед глазами больше не маячила.

Так и знала, что всё начнется в таком духе, поэтому удивленных взглядов с моей стороны не следует.

— Мне нужна помощь, — шепчу и всё еще не верю, что опять могу нормально дышать.

— И с какого перепугу ты решила, что я помогу тебе? — черные брови выгибаются, а на губах мелькает ледяная насмешка.

Желание ударить Воронова растет, но я ломаю себя и еще крепче впиваюсь в ткань своей куртки.

— Потому что мне больше не к кому обратиться, — отвожу взгляд в сторону, ощущая ноющую боль унижения. Она неожиданно оказывается сильней, чем в ушибленном носу.

— Вот как, — ухмылка сползает с губ, голос звучит задумчиво.

Я стою и не шевелюсь. Опять это чувство полной беспомощности как тогда, когда я болела и почти ничего не могла сделать сама. Сейчас же происходит что-то подобное и это раздражает меня.

— Да, вот так! — вспыхиваю и впиваюсь злобным взглядом в Воронова. — Можете порадоваться! Мне нужна помощь и так уж сложилось, что взамен мне нечего дать, поэтому надеюсь на ваше благородство и безвозмездность, если, конечно, вам известен смысл этих понятий. Просто ответьте, вы мне поможете или нет, чтобы я не унижалась лишний раз! — меня трясет от омерзения ко всей этой ситуации. Не умею прогибаться, даже когда это очень необходимо, воротит.

Воронов даже бровью не ведет на мои вопли, и я ощущаю себя еще глупей, чем до этого. Лучше уж молчала бы. Может, хоть умней выглядела бы в его глазах.

— Хорошо, — отвечает он, выдержав приличную паузу, в течении которой я, кажется, даже не дышу. — Я помогу тебе, но не безвозмездно.