Игру начинает покойник - стр. 6
К концу трапезы я слегка захмелел и, видимо, излишне расхрабрился – публики в ресторане теперь прибавилось, наметанным глазом я выхватил двух роскошных блондинок в обществе некоего важного, с заметным брюшком, господина и, как только раздался первый, печальноватый всхлип трубы – оркестр из аккордеона, трубы и скрипки заиграл танго, мне пришла в голову неплохая мысль – пригласить на танец одну из них, ту, что помоложе. Я подошел к ней и склонился в галантном поклоне сначала перед ее «папиком» – позвольте?
«Папик» без особого энтузиазма кивнул, зато желтоволосая красавица откликнулась охотно. Любой женщине, понятно, нравится, когда на нее обращают внимание, особенно в присутствии близкого человека. Наверное, господин с брюшком таковым для блондинки и являлся – от меня не укрылось, что он весьма недоброжелательно следит, как мы танцуем. Неодобрение и легкое презрение читалось и в глазах Зои, которая сновала по извечной своей орбите: кухня – зал – столик.
Расспрашивать о чем-то блондинку или просто говорить ей какие-то малозначащие слова мне не хотелось. Несколько раз лишь мы поглядели в глаза друг другу и улыбнулись. У нее были красивые белые зубы, а от волос исходил слегка будоражащий запах дорогих духов. «Папик», нисколько не стесняясь второй блондинки, исподтишка сопровождал каждое наше движение, только напрасно он волнуется: кроме этого безобидного танца, от его дамы мне ничего не надо. В конце концов, я, старлей Эд Хомайко, который с утра до ночи обливался противным потом в душной, как сауна, Либерии, имею право на эту маленькую капельку удовольствия? Если б не этот хорошо откормленный цербер, кто знает, устояла бы эта роскошная женщина-одуванчик под моим напором…
Покидая «Пиры Лукулла, я оставил Зое щедрые чаевые, свой телефон и одарил ее на прощание долгим проникновенным взглядом. Она все поняла и, очевидно, меня простила, потому что, мило потупясь, пролепетала:
– Брюссельский суп из шампиньонов у нас готовят каждый день. Так что…
– Непременно! – пообещал я. – Более чем непременно! Зоенька, вы знаете, почему мое сердце остается в «Пирах Лукулла». И вовсе не потому, что я без ума от вашего знаменитого супа…
Щеки Зои зарумянились, заалели, как грудка у снегиря. Я слегка пожал ее локоток и твердым, почти строевым шагом пересек зал.
Только на улице я понял, что изрядно пьян: озарение это явилось не сразу, а после того, как я вдруг внимательно посмотрел на мир и обнаружил, что нахожусь неизвестно где. Уже стемнело, и Киев включил свою всенощную иллюминацию. Только вот сколько я прошагал на «автопилоте» и куда – сия загадка, видимо, уже неразрешима. Однако трезвое мышление потихоньку начало ко мне возвращаться, что поспособствовало единственно верному решению – в этой ситуации лучше всего и надежнее взять такси. Я тормознул какую-то весьма потрепанную «тачку», назвал адрес и «водила» за двадцатку согласился доставить мое бренное тело на Оболонь. Где-то на полпути он без моего согласия (о, эти неистребимые совковые привычки!) приостановился, и на заднем сидении после этого маневра появился еще один пассажир. Наверное, ему со мной по пути.