Игра в реальность - стр. 5
– Не могу Вам ответить тем же. И раз уж Вы мне открылись, откроюсь и я Вам. Я не планирую в этой жизни плотской любви. Моя жизнь будет праведной, и я наконец-то увижу Его…
– Кого?
– Того, кто всё создал. Один раз я почувствовала, что я это не вся я. Я очень испугалась, и вскоре Он явился мне во сне и многое рассказал.
– Кто же Он? – спросил я с усмешкой.
– Создатель, – возвышенно ответила она.
– Ты веришь в сны, – рассмеялся я и добавил: – Ты странная.
– Простите, но не ходите больше за мной, пожалуйста, – обидчиво отрезала Беатрис и направилась в сторону дома.
– В этом мире странность не в чести! Помни это, глупая, – громко выкрикнул я ей в след.
– Не Вам меня учить, Генри. Уходите.
Я ушёл. Не знал, что ответить на такое. Укутавшись гордыней, я перестал ходить в этот сад, а вскоре моё тело запросило «другой любви», и мы с Дарлом, наведавшись к двум куртизанкам, познали прелести телесного кайфа. Это невероятно рискованное дело, кстати, провернул Дарл, что было для меня весьма удивительным. Та ночь сделала меня взрослым и тут же пульнула в суматоху жизни утренним сюрпризом…
Внезапный приезд Гессена стал точкой отсчёта, где слабое, чистое и мирное течение моей жизни сменилось на бурный мутный поток.
Гессен появился рано утром, и когда он медленно ехал верхом на лошади, я, глядя в окно, почему-то подумал самое дурное: «Отца не стало». Так оно и оказалось.
Гессен теперь был главным судьей города, а я, являясь сыном его лучшего друга и просто любимчиком-гением, стал его неофициальным помощником.
Спустя два года, уже имея более взрослый вид, я занял пост официального помощника Гессена. Теперь подачек старого судьи мне уже не требовалось. Моего жалования, подкрепленного жирными откупами, хватало на содержание дома отца, в котором, предаваясь алкоголю, сходила с ума моя мать. Я никогда раньше не любил разговаривать с ней, считая её слишком приземленной, но теперь, когда она запила, мы чаще общались, прикладываясь к одной и той же бутылке.
Так прошло еще несколько лет, пока я не схоронил и её. Она, с её крепким от природы здоровьем, могла прожить до глубокой старости, но намеренно травила себя, не желая жить без отца.
Гессену было уже пятьдесят пять, но на вид все восемьдесят, и не удивительно, что он часто стал забываться…
Его дурные пристрастия и само неумолимое время ураганом срывали его с поста, которого он добивался всю свою жизнь. Теперь он забывал всё, но, что самое страшное, иногда вспоминал то, чего никогда не было. Самым смешным было то, что как-то раз он решил судить коня за то, что он, как ему показалось, сказал юродивому обидные слова. Естественно, коня казнить не стали, но, видать, такова была его судьба, ведь Гессен сам пробрался в конюшню, облил вороного смолой и поджег. «Ничего не может быть хуже проблем с головой», – горестно думал я, услышав про этот инцидент.