Игра в игру - стр. 1
Глава 1
Мерзавцы, подонки, нелюди. Весь мир – алчные, равнодушные эгоисты. Выпросить, стянуть, отнять что угодно – чужие деньги, время, надежды, жизнь… И ведь не нарочно, просто им кажется, что самим нужнее, что они достойнее тебя. Сволочи. Ненавижу. И обездоленные не лучше. Их только жальче. Но дашь палец, руку откусят. Вот уж не знала, что покаяние бездонно, что это пропасть, в которую валишься, валишься, валишься… Вокруг все теснее и непрогляднее, но конец падения не предусмотрен. Только месть выбрасывает тебя наверх, к остальным дряням. И ты можешь не добиваться, но устанавливать справедливость. Я больше не буду падать. Я устала винить в своих муках саму себя. Не только раскаяние, но все, все, все безгранично. Я отомщу. И тогда посмотрим, кто в чем и перед кем виноват…
Из дневника Веры Вересковой
Зазвенел будильник. Не проснувшаяся толком Елена Калистратова открыла глаза и с любопытством вгляделась в циферблат – который час? А, восемь, ну разумеется, восемь.
Левая половина кровати пустовала, но знаки состоявшегося ночлега – вмятина на тугой подушке, художественно бугрящееся одеяло – радовали женский глаз. Она хронически стелила белоснежное постельное белье. Некоторые мужчины, увидев его, очень долго мылись в душе, прежде чем лечь. И все равно простыня на месте их не всегда заслуженного отдыха казалась сероватой. Зато нынешний ее любовник, Эдуард, принимал ванну не до, а после близости, если являлся измотанный, вообще не принимал и валился в блистающую крахмальную чистоту без опаски. И в первое же утро, оглядев лишь слегка примявшееся, но оставшееся свежим ложе, с брезгливой гримасой сказал Елене: «Надеюсь, это меняют не реже трех раз в неделю?» Ее домработница с тех пор получала доплату за ежедневную стирку и глажку.
Эдуард изумлял Елену способностью неизменно пробуждаться в шесть утра, даже если заснул в пять, без навязчивой помощи звуковых сигналов извне. Все было в нем самом, включая будильник. А вот Елена начала слышать механический зов всего пару лет назад. Раньше кто-нибудь должен был ее долго расталкивать. Не самых близких она напутствовала с вечера: «Главное, не сдавайся. В крайнем случае обливай водой, только не кипятком». Близкие, честно говоря, сразу хватались за чайник, хоть и уверяли потом, будто полчаса орали ей в ухо призывы восстать. Не лили, конечно, брызгали, но и после этого много хорошо забытого старого о себе узнавали. Когда никто не соглашался остаться у нее ночевать, а утром ей предстояло явиться куда-нибудь к сроку, находился мученик, согласный звонить ей по телефону и не класть трубку до сонного: «Ага, встаю, умоляю, не отключайся, сейчас доплетусь до кухни, вот кофе, с вечера наварила, гадкий, холодный, брр, но теперь в постель не вернусь, ура, спасибо, пока». Самое ужасное было в том, что она возвращалась. Дурацкая игра – лечь на секундочку, прикрыть глаза, потом распахнуть их, будто только что проснулась, и утро покажется добрым, нет, добровольно начатым. Часто во второй раз ее будили звонки тех, с кем пора было бы уже заканчивать совещания. Но это казалось уже терпимым. Вот когда в юности Елене приходилось ездить на работу к семи утра, она совсем не ложилась. Принимала ванну, накручивала волосы на бигуди, красила ресницы тушью, усаживалась в кресло и сочиняла стихотворения вроде
Ясно, что любой расстался бы с бессонницей, только бы не читать подобного, снимая бигуди. Елена Калистратова предпочла уволиться с ранней работы.
Теперь она была главным редактором глянцевого журнала и владелицей модельного агентства. Последнее не афишировала, но смело использовала. Пока хозяин печатного органа благоволил, ее даже враги числили в умницах и умелицах. Жизненное кредо у Елены Калистратовой выработалось спорное и мрачное. Красота не спасет мир, потому что именно к ней он особенно жесток. Она не первый год занималась модой и элитной рекламой, ее легко понять и трудно, но можно простить.