Игра. Книга о Достоевском - стр. 12

Он пуще двух зол страшился, во-первых, потерять репутацию человека порядочного во всех отношениях, во-вторых, впасть в почти такую же или в такую же крайнюю нищету, с которой нарочно, из видов исправления бестолкового расточителя знакомил его Ризенкампф. Чтобы не потерять репутацию, он из последних сил готовился к выпускному экзамену, хотя все эти фортификации, теоретические и прикладные механики осточертели ему до того, что он ни видеть их, ни думать о них хладнокровно не мог. Чтобы не впасть в нищету, он по-прежнему часто играл, правда уже избегал преферанса и банка, пробуя свои силы счастье то на биллиарде, то в домино, однако злой рок преследовал его и в самой невинной игре: он неизменно проигрывался дотла. Проигрыши не останавливали его, хотя он уже понемногу догадывался, что если что и ведет его к нищете, так это игра. Он все-таки остановиться не мог и время от времени задавался коварным вопросом, что же таким магическим образом действует на него: страсть ли к игре сама по себе или желание выиграть, особенно желание выиграть много, так много, чтобы как можно дольше не нуждаться, ещё лучше чтобы уже никогда не нуждаться в презренном металле, лучше всего миллион, имея который только и можно почувствовать себя человеком, хотя тоже уже начинал понемногу догадываться, что именно миллион неотвратимо и неизбежно иссушает и уродует душу того, кто имеет его.

Он все-таки начинал понимать, что время мечтаний проходит, что он не Перикл, не Марий, не подвижник раннего христианства, не герой Шиллера и Вальтера Скотта, что впереди у него служба военного инженера, то есть самая что ни на есть прозаическая, реальная жизнь, а в этой прозаической жизни, в жизни реальной даже не миллионы, а обыкновенные деньги достаются не каким-нибудь фантастическим образом, а двумя обыкновенными способами: нечестно или упорным трудом. Аккуратности, скопидомства Ризенкампф ему не привил, однако подал пример неустанных трудов. Он и прежде кое-что делал, помышляя соревноваться с великими созидателями, творцами высокого, какими были Пушкин у нас и Шиллер у них. Из-под его пера кое-как вышли две драмы: «Борис Годунов» и «Мария Стюарт». Натурально, он мечтал дать их на сцену и взять кучу денег, пока не догадался и тут, что в сравнении с подлинным «Годуновым» и подлинной «Марией Стюарт» его вещицы достойны только забвения. Довольно мечтать! По подписке у Смирдина он постоянно брал новейшие романы, большей частью французских писателей, а из наших журналов «Библиотеку для чтения» и «Отечественные записки». Что помещали, чем держались они? Русской прозы почти не было в них, они помещали почти сплошь переводы, «Отечественные записки», кроме того, держались статьями Белинского, которые молодым поколением зачитывались только что не до дыр. Что ж, он поставил себе чуть не в обязанность взяться за переводы. Надо было только выбрать, что достойно того, чтобы это он перевел, и в то же время за что заплатят журналы. Он то и дело появлялся у Смирдина и прочитывал кучи французских романов, которые, казалось, тамошние писатели, тоже из денег, пекли как пекут пироги.