Игорь. Корень Рода - стр. 69

– Переживаешь? – вдруг спросила Ольга и поглядела в упор своими глубокими теперь почти прозрачно-синими очами.

– А ты?

– Я-то в последние лета мужем не шибко обласкана, – вдруг призналась княгиня. – А теперь вообще одна да одна, под надзором свекрови, этой старой колдуньи, разумом двинуться можно… А что, ему можно с вдовушками тешиться, а мне сохни, что верба без воды? – горячо молвила она.

– Всё более уверяюсь, что имена людям не просто так дают. Ведь Ингард – это же значит «не ограждённый», тот, кому пределы не поставлены, безмежный, что ли. Вот он во всём и есть такой безмежный, – и в сражениях, и в женщинах, ему всегда будет мало того, что имеет, – в раздумье молвил Олег.

Блюдя осторожность, они по одному быстро омылись в реке, потом, изголодавшиеся, угощались нехитрым обедом, принесённым стременным ещё утром, и Олег впитывал каждый миг этого нежданного, тайного и греховно-сладкого счастья.

Ему было тяжко, как ножом по живому, расставаться с землячкой, но долгое отсутствие Ольги могло вызвать беспокойство, и они пошли на конюшню Ратного стана, где стоял вороной тонконогий конь княгини, на котором она сюда приехала.

– Моего кабардинца тоже седлай, – распорядился воевода конюшенному, пожилому обстоятельному воину из огнищан. По его слову быстро оседлали и подвели к воеводе и княгине их коней.

Сопровождаемые княжескими гриднями, почти всю дорогу до терема они проехали молча. Олега продолжали одолевать угрызения совести, он никогда не ожидал от себя, что так провинится перед Игорем.

Когда охоронцы отворили ворота, воевода попрощался с княгиней и, пришпорив коня, рысью поскакал обратно в стан. Внутри у него бурлили и одолевали друг друга разноречивые мысли и чувства.

Пару седмиц воевода Олег старательно молился, стараясь очистить душу от так нежданно случившегося греха, но стоило ему только оказаться на ложе, как снова чудилось рядом белое ядрёное тело Прекрасы, её горячее дыхание и нежное прикосновение желанных уст к его ланитам, груди, устам… Он тогда вскакивал и начинал ходить по небольшому своему жилищу или, выйдя, бросался в Непровскую воду и плавал до изнеможения. Потом с трудом, шатаясь, выходил из воды и только после этого забывался коротким и тревожным сном.

Олег не ведал, что думала и какие чувства испытывала его желанная, он хотел сам справиться с навалившимся на него горьким счастьем. Но однажды в обеденный час, когда дружина, по заведённым издавна порядкам, отдыхала после трапезы, а сам воевода сидел на лаве под сенью раскидистой ветлы, где две седмицы тому хоронилась от посторонних глаз посланница Ерофеев, до его слуха донеслись мерные всплески вёсел. Ещё немного погодя из-за камыша выскользнула небольшая лодчонка, в которой сидела жена. Ладно и умело, как бы не торопясь, она, тем не менее, уверенно гнала в затоку, прямо в направлении дома изведывателей, свою лёгкую посудину. Приглядевшись к жене на вёслах, он угадал знакомый стан. Сердце воеводы забилось, и все смиренные мысли и сожаления о совершённом грехе вмиг вылетели из головы, как сухая шелуха от обмолачиваемых зрелых колосьев. Это же она, его несравненная Прекраса! В висках у Олега застучали невидимые молоточки. Когда Ольга оглянулась, чтобы определиться, куда ей лучше пристать, он вышел из-под покрова ветлы и стал показывать, чтобы она правила прямо в затоку, под защиту старого раскидистого дерева.