Идеальное преступление - стр. 19
Конечно, легко сказать, что вот так, ни с того ни с сего, я решил это сделать именно в тот миг. На самом деле я давно уже думал, что устал от этой серой жизни, где из радостей только однообразный секс с женой, участившиеся алкогольные вечера и глупые видео в СС. Даже книги в последнее время не радовали так, как раньше. Сплошные полумеры и бытовуха.
Но именно тем весенним утром я осознал: нужно что-то менять. Причем радикально.
В голове тут же всплыло название будущей книги: «История, написанная кровью», но я тут же фыркнул и поморщился оттого, насколько оно было пафосным и избитым. Затем я решил назвать ее «Красной нитью», но быстро понял, что это слишком жирная отсылка к «Этюду в багровых тонах» Конан Дойла.
Позже, когда я полностью осознал замысел своей кровавой кампании, родилось название «Идеальное преступление». Идеальное название для идеальной Книги смерти.
Провожаемый первыми лучами солнца, я вернулся домой, когда окончательно замерз и отрезвел от заурядных мыслей и будничных переживаний. Люди просыпались, чистили зубы, завтракали, проверяли свои страницы и новостные ленты соцсетей, будто администраторы, инспектирующие работу подчиненных, включали телевизоры, кормили домашних животных и поднимали детей, чтобы неумело подготовить их к взрослой жизни. В тот год мир кардинально изменился, но сами люди не поменялись ни на йоту. И только я, как мне казалось, очнулся по-настоящему, хоть той ночью даже не ложился.
Вера спала. Стол так и стоял посреди комнаты, но был пуст. Посуда вымыта, коньяк допит.
Я присел рядом с Верой на краешек разложенного дивана. Пахло перегаром, никотином и одиночеством. Я мог примоститься сбоку, а в обед встать, будто ничего и не случилось. Такое уже бывало. Но что-то все же случилось. Что-то величественное и прекрасное. Что-то важное. Важнее любви, ненависти и обычного человеческого счастья.
Я прошел на кухню и достал из ящика стола свой любимый поварской нож, выполненный на заказ: черное двадцатисантиметровое лезвие со следами ковки по верхней кромке и синяя ручка из карельской березы. Из «коробки со всяким хламом», как называла ее Вера, достал советский мусат и принялся затачивать клинок.
Хватило бы и пары движений, но я продолжал водить ножом по зазубренному металлическому штырю, обдумывая все детали своего предприятия.
Когда голова уже начала звенеть от скрежета метала, я остановился. Заглянул напоследок в холодильник, вытащил кусок буженины и отрезал четыре ровных, толщиной в полсантиметра, ломтика. Перекусив бутербродами и запив крепким черным чаем с сахаром, я разложил старое кресло, доставшееся мне от бабушки, – единственное, что удалось сохранить после ремонта, – и крепко заснул.