Идеально другие. Художники о шестидесятых - стр. 61
«Мы все прячем, но энкаведешники люди хорошие, нас не обижали» – вот такая вот история любопытная. Это год 63-й.
Работы он показывал не сразу, постепенно. Я им рассказал, кто такой Костаки, какая у него коллекция. На второй раз мы пришли с Лидкой. А потом я туда Костаки привел, и это был цирк.
Прихожу с Костаки, она показывает работы, он сидит, «мальти-помальти».
Костаки говорит:
– Володь, Лид, это же прекрасные работы, такое явление в русском искусстве. Я коллекционер – Володя, Лидочка не дадут соврать, у меня многие есть, – и перечисляет.
– Ой, у вас такие картины висят, ой, Вань, ты слышишь, такие картины!
– Ну, мальти-помальти, мы ж не знаем с тобой ничего, живем тут в этой башне.
– Я хочу у вас купить картину. Сколько вы хотите?
– Ой, правда, что ли? Да сколько – мы не знаем. Мы ничего не знаем.
– Володь, Лида, как ты думаешь, сколько им можно дать?
– Не знаю, Георгий Дионисыч, поди там разбери.
– Я вам скажу, я вам могу дать 300 рублей.
– Ой, благодетель ты мой!
Она на колени перед ним, руки целовать.
– Вань, да мы ж тебе пальто с воротником купим! А я себе ботики. И сестра ходит, сапоги прохудились. Да неужто вы купите?
– Да, сейчас отсчитаю деньги.
– Вань, ну давай подарим еще!
И он покупает, и одну картину они ему еще дарят. Это Оренбургский театр, которого он делал оформление, потрясающая работа.
Так мы с ним познакомились. Потом Костаки хотел им помочь, но покупал все по 200–300 рублей. И тогда он сказал Мясникову: «Надо помочь – такие вещи пропадают, по 200–300 рублей». Была одна работа, они очень хотели мне ее подарить – вроде какую-то роль в их жизни сыграл. Я пришел. Серая, потрясающей красоты вещь.
– Володечка, я бы с радостью ее подарил, но у Зиночки вся родня раздетая, возьми хоть в рассрочку за 150 рублей.
А откуда у меня тогда деньги такие? Не возьмешь нигде. Потом эта работа попала в собрание Костаки. А когда Кудряшов умер, Мария Вячеславовна Горчилина, у которой Комисаренко жил, сказала мне:
– Володь, знаешь, какая история, ты хоть с ней поговори. Она звонит и говорит:
– «Мань, я иду к Ванечке, я жить не хочу, без него мне жизнь не нужна просто. Я купила пирамидолу, намбуталу, говорят, если размешать все, этого мне хватит – вдруг меня оживят».
– «Зин, ну что ты, Ваня тебя подождет! Живи пока, на кладбище к нему ходи».
И в один прекрасный день она узелки собрала, всем написала кому чего, что в Третьяковку, выпила – и все. Через года полтора-два.
«Мадам» Горчилина-Раубе – яркий осколок старомосковской жизни, дворянка из Вхутемаса, изящная, изысканная, хозяйка салона – в Нукусе есть довоенный ее портрет.