Идеалисты - стр. 1

Гасли окна – воспоминания дня. Сон обнимал воспоминания и уводил их в свои, только ему ведомые глубины. Там он раскрывал перед ними давно заветные мечты. Восторг наполнял сердца людей. Лица покрывались дымкой загадочности. Приближалось что-то очень важное. А сон уже начинал играть с людьми в прятки. И тогда мир наполнялся привидениями из голых людей. Они появлялись в самых разных местах: в кабинетах, в библиотеках, в парках, на заводах, в различных помещениях, застывали там в самых невообразимых позах, перемещались. А под утро, словно в сомнамбуле, ходили из угла в угол, набросив на себя разнообразные накидки, пытались согреться.

Падали листья. Холодный ветер равнодушно перемещал их с места на место, подбрасывал в воздух. Листья, словно человеческие ладони, шарили по стеклу, растворялись в темноте. Потом шел снег. Мелкие снежинки вальсировали в воздухе, выстраивались в живые фигуры, те некоторое время держались, потом опадали, словно впечатления наслаиваясь, друг на друга, образуя за ночь непроходимые сугробы. Мир продолжал меняться и, тем не менее, оставался прежним. Неизменным.

– Мне стыдно за вас, Варвара Петровна, стыдно и очень обидно! – произнес Семён Петрович. – Очень обидно, что вы – мой современник. Потому что, пока существуете вы, нам светлого будущего никогда не построить.

Надобно знать, какое действие возымели эти слова. Воспылав романтическим чувством к молодому руководящему работнику, Варвара Петровна в своих мыслях зашла настолько далеко, что стала образцовым работником свинофермы. Семён Петрович так же обратил внимание, что его критика возымела столь решительное действо. Он даже почувствовал себя мужчиной, начал грезить о совместной жизни, причём свиньи в этих грёзах занимали не последнее место.

Недалеко от свинофермы располагались здания Дворца Просвещения и Осоавиахима. Окруженные большим парком, красивыми белыми статуями с отбитыми конечностями, учебным аэродромом и танкодромом, они неизменно привлекали к себе внимание жителей города; не обделялись вниманием, благодаря обилию пастбищ, и со стороны свиней и коров.

Внизу протекала река. Берега её в классическом римском стиле осеняли колонны – трубы цементного завода. Создавалась впечатление, что они держат собой подбеливаемый постоянно небосвод.

Мимо реки утром и вечером проходили рабочие, очень напоминавшие статуи в парке, потому что тоже были покрыты цементом.

Из парка доносились звуки духового оркестра и реплики со стороны художественной самодеятельности, руководимой старым приятелем Семёна Петровича – Максимом Девочкиным. Реплики иногда смущали слух благонамеренных жителей города, вываливаемых в праздничные дни на городской пляж. Было сделано соответствующее замечание, последовала немедленная реакция, и в праздничные дни художественная самодеятельность, руководимая старым приятелем Семёна Петровича Максимом Девочкиным, стала заниматься имитацией поведения животных. Эти звуки, хоть и производились человеческим голосом, но смущали намного меньше.

В ночное время, и не только по праздникам, нечто подобное происходило в коридорах Дворца Просвещения. Звучали мычание, хрюканье, возня и грызня. Наконец, посреди темноты возникали два воспаленных глаза, раздавался шлепок, и звуки на некоторое время стихали.

Утром, едва только солнце пробуждалось ото сна, а Максим Девочкин ещё спал в углу сцены у рояля, пространство Дворца Просвещения заполняли мухи. Набросив на себя черные халаты, мухи, словно пчёлы, начинали сновать из стороны в сторону, жужжать, суетиться, начинали собирать пыль. Но так им только казалось. На самом деле они её ещё больше разводили. Им от рождения не дано, например, как пчелам, собирать мёд, но они в полной уверенности считают, стоит им только посмотреть, как собирают мёд, они сразу же смогут научится это делать. Поэтому некоторых своих представителей мухи отправляют на стажировку к пчёлам. Не известно, чем те там занимаются, и чему стажируются, но только когда они возвращаются обратно, на них уже блестят другого цвета халаты, на некоторых даже гораздо красивее, чем у пчёл.