Ибо однажды придёт к тебе шуршик… - стр. 58
Над её головой, дорогой, замершим в молчании лесом и всем королевством грянул гром. Порыв ветра поднял с земли отсыревшую листву и швырнул несчастной в лицо, превратив причёску в ералаш. И тогда королева Померании увидела перед собой волосатую лапу. Маленький Бло возвышался над беглянкой и улыбался, обнажая острые кусаки – и смешно, как говорится, и грустно.
– Шуршик? – нервно икнула расстроенная ведьмочка.
– Бло, – представился ушастый комбинатор. – Маленький Бло. Не бойся, Марго. Я не сделаю тебе ничего плохого. Пойдём в карету. Сейчас дождь начнётся…
Марго не помнила, чтобы шуршики когда-либо общались с людьми, это было не в их правилах, и насторожилась:
– Дождь? – усмехнулась она, как можно равнодушнее, дабы скрыть испуг, подкативший к самому горлу, отчего дыхание сбилось, а сердце заколотилось часто-часто. – Чёрт с ним с дождём! Кучер где?!
Черно-бурый озорник не без восхищения воззрился на гордую женщину, что даже будучи в столь расхристанных чувствах, держалась великолепно и старалась достоинства не терять.
– Дома, – ласково сказал он.
– Дома? Хм, – подбородок королевы вскинулся, а глаза, несмотря на сидение в луже, сверкнули царственным огнём. – Это ещё почему дома?! Это за что я ему жалованье плачу? Чтоб он дома сидел, когда должен сидеть на ко́злах?!
Марго лихорадочно соображала, что означает появление шуршика? Сознание, испытавшее нешуточный стресс при виде мохнатого существа, наконец привело себя в форму, а так как зверь предосудительных действий не предпринимал, вскоре поуспокоилось, и несчастная начала хмелеть на глазах. Ей даже стало всё равно, что перед нею шуршик – животное дикое и нелюдимое по определению; ещё через мгновение перестал мучить вопрос, почему он стоит рядышком с протянутой лапой; а ещё миг спустя навалилось тупое, звериное одиночество, от которого захотелось взвыть протяжно, громко, что есть силы… Горячительное давало себя знать!
– Пойдём в карету, Марго, – повторил Бло, растягивая морду в располагающую улыбку.
– И не подумаю! Вот буду сидеть здесь, в грязи, как свинья! Я протестую, может быть! Слышишь меня, шуршик?! Протестую! – её кулачок в последний раз взбил грязищу, но уже неуверенно, без прежней крепости, ибо даже особу королевских кровей, готовую ради любви сокрушать стены, силы однажды покидают. Мир треснул по швам, расползся, превратившись в сито, изъеденное молью, и беззащитное существо, обиженное на вселенскую несправедливость, в голос заревело.
Что ни говори, а королева Померании, прежде всего, была женщиной, а им свойственны перепады настроения, желание пожалеть самою себя и, в конце концов, оплакать крах и без того пустых надежд, что были разрисованы красками ярками, но в одночасье ставшими серыми и ужасающе холодными.