«И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера - стр. 11

– С трудом заставляю, – пожаловалась Елизавета.

– Не писатель я, – сказал со вздохом Порошин. – Другой науке обучен с детства, да и совершенствовался не в литературе…

– А сколько интересного рассказать можете! – не сдавался Теремрин.

– Что верно, то верно, – согласился Порошин. – Так я и не отказываюсь. Просто даётся нелегко. Вот приедешь к нам в Пятигорск, поможешь. Может быть, и дело пойдёт быстрее. В этом году собираешься?

Теремрин ответил не сразу. В этом году он действительно собирался в Пятигорск, но собирался не один, а с Татьяной. И вдруг подумал, что не может он с нею ехать в этот город, никак не может.

Ответил неопределённо:

– Собираться собираюсь… Да вот только отпуск будет, скорее всего, где-то в октябре. Это связано со сдачей в производство очередного тома «Последних писем с фронта».

Он не слишком кривил душой, поскольку том действительно предстояло сдать до осени, с таким расчётом, чтобы он вышел к очередной годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. Всё ещё работали «к празднику». Следующий том предстояло подготовить ко Дню Победы.

– Ну, осенью, так осенью, – сказал Порошин. – У нас осенью ещё лучше, чем летом.

– Уж это я изучил, – ответил Теремрин. – Не приходилось бывать только с января по апрель, причём ни разу. А во все остальные месяцы отдыхал. Даже в июле однажды… Жарко!.. Давно уж это было. Помню, когда возвращался, подъезжал к Москве в день закрытия Олимпиады… Даже видел в предвечернем небе салют вдали, в районе Лужников.

– А мишку? – спросила Елизавета.

– И мишку видел, – улыбнувшись, сказал Теремрин. – Правда, уже дома, по телевизору. От Люблино нельзя было рассмотреть. Далековато. Салют – другое дело. Он гремел и сверкал как раз тогда, когда поезд проходил через Люблино и Текстильщики. Помню, все прильнули к окнам… Я ехал один в купе… В любимом своем «СВ».

– Давно это было, – задумчиво повторил Порошин фразу Теремрина. – Впрочем, разве ж давно? Десяток лет… Кажется, что давно, потому что невероятно изменился мир. А мы вот с Афанасием Ивлевым не виделись действительно давно. Если взять кадетский корпус, то более семидесяти лет, а если короткие встречи в гражданскую войну, то чуть поменьше. Семь десятков лет! А ведь, словно вчера носил я кадетскую форму! Да, когда память сквозь годы возвращает нас к чему-то важному, всё стирается, что было между двумя точками – такими как учёба в корпусе и предстоящая сегодня встреча. Заметил, наверное?

– Заметил… как не заметить!? – сказал Теремрин. – Кстати, в начале восьмидесятых, так случилось, что три года подряд ездил, то в санаторий «Эшери», что под Сухуми, то в санаторий «Крым», то в Феодосийский. Приехал потом в Пятигорск, вышел на платформу – и словно не уезжал!