И волны поднимутся из темных глубин… - стр. 5
Тенга-Миол протянул руки, желая заключить Деву в объятия; Лантана скользнула ему навстречу, морской пеной прильнула к груди, прохладными каплями легла на губы. Юный дейланг хотел погладить волосы любимой, он уже ощутил под ладонью их мягкий шелк…
Внезапная боль ожгла ноги – как будто кто вытянул плеткой. Тенга-Миол едва не опрокинулся в воду, Морская Дева исчезла. Ноги ниже колен загорелись огнем. Откуда в воде огонь? Неужто Великий осерчал на дейланга? Считает, что дерзкий мальчишка не достоин прекрасной Лантаны?
Дно ушло из-под ног, тугая волна накрыла с головой. В рот хлынула соленая вода. Забарахтавшись, Тенга-Миол вынырнул, глотнул воздуха. Его подбросило вверх, затем потянуло вниз. Снова вода во рту. Дышать нечем. Ноги отяжелели, словно к каждой привязано по огромному камню. И в дно не упереться: ноги не желают стоять, подламываются. Тенга-Миол упал на колени, скрылся под водой. Его опрокинуло, завертело. Не понимая, где верх и где низ, он замолотил руками, ударился об усыпанное раковинами дно. Оттолкнулся ладонями, всплыл. На миг увидел серое небо, темные волны, белую пену. Вдохнул. Хлестнувшая в лицо волна безжалостно опрокинула, придавила. Великий, смилуйся! Пощади… Новая волна – слепая, мутная, беспощадная – отняла желание жить и погасила сознание.
Очнувшись, Тенга-Миол снова увидел волны с клочьями пены. Только теперь он смотрел на них сверху и почему-то висел вниз головой. Руки болтались в воде. Сильно болела грудь и горло; под грудью тоже болело, а ног он не чувствовал.
Затем его перевернуло и бросило на дно лодки. Здесь тоже плескалась вода. Тенга-Миол окунулся в нее лицом, приподнялся, неловко повернулся на бок. И увидел сердито оскаленную рожу невидимки. Черная с проседью борода была мокрой и прилипла к шее, из сколотых в пучок волос на макушке воинственно торчали похожие на шилья ножи. Могучий торс прикрывали искусно скрепленные листья икки – жесткие и прочные, как кость. Над левым плечом топорщились сложенные в мешок дротики. Рассерженный Нирхат зарычал, осуждая легкомыслие молодого дейланга, и полез в лодку. Следовало отвести взгляд, ведь Нирхат – из круга невидимок, но Тенга-Миол смотрел на него, а губы дрогнули в улыбке. Нирхату было велено ожидать на берегу, однако невидимка рассудил по-своему. Если б не он, сейчас волны мотали бы мертвое тело дейланга возле Белого Пояса, а безутешная Лантана оплакивала возлюбленного.
– Благодарю, – вымолвил Тенга-Миол, заставив себя взглянуть в сторону.
Нирхат издал короткое рычание – он вообще редко утруждался словами – и уселся на скамью, взял в руки оставшееся в лодке весло. Тенга-Миол вздрогнул: он, правитель острова, валяется в воде на циновках, а невидимка сидит на скамье! Немыслимое унижение для дейланга. Хватаясь за борта, он кое-как сел; в душе закипал гнев. Яркая бабочка, в которую превратила его душу любовь к Лантане, почернела, и пыльца с крыльев осыпалась грозным вихрем.