И сердце пополам - стр. 6
Около девяти утра проснулся наконец и Привольнов, Оксана уже измаялась вся.
– Так, говоришь, с Фурцевой у тебя не сложилось? – спросила она его сама, хотя ей было интересно, как заговорит об этом Глеб, как озвучит свою просьбу.
Прежде он никогда её ни о чём не просил, потому и вёл себя так – независимо, своевольно, порой даже развязно. Но Глеб молчал. То есть говорил, о чём угодно говорил, легко, непринуждённо болтал о том о сём, но только не о Фурцевой. И Оксана понимала: он не хочет просить, не хочет терять эту свою эфемерную независимость. Самолюбивым людям тяжко даётся роль просителей. Им это зачастую кажется унижением.
Ей тоже не хотелось затевать первой этот разговор. В отместку за невнимание и из вредности. Но откуда-то взялась уверенность, что иначе он больше к ней не придёт. Просто исчезнет из её жизни навсегда. А к этому она пока не была готова. И хотя это ужасно унизительно – привязывать к себе таким вот способом. Да и не привязывать, а просто удержать ещё на какое-то время, но… охота пуще неволи.
И не придёт он не потому, что сочтёт её бесполезной – расчёта в их отношениях вообще-то никогда не было, – а потому что не простит ей вот этой молчаливой попытки заставить его хоть капельку унизиться.
Потому, в очередной раз перешагнув собственную гордость, Оксана начала разговор первой. К тому же ночью её мальчик выложился по полной и заслужил конфетку.
– Да вообще труба, – помрачнел Глеб. – Она какая-то невменяемая, эта ваша Фурцева. Отчислением грозит…
– А из-за чего у вас с ней тёрки?
– Да нет никаких тёрок. Какие могут быть тёрки с преподом, ещё и с тёткой? Ну, пропускал я её пары. Она теперь в позу встала, мол, не ходил, значит, хрен тебе, а не экзамен.
– Ну да, Фурцева ужасно не любит, когда её пары прогуливают. Это для неё прямо как личное оскорбление.
– Ненормальная…
– А в деканате что говорят?
– Ну, дали срок до конца этого семестра. Так-то я в зимнюю сессию всё сдал кроме этой гребаной культурологии… ой, прости.
– Да ничего, я не Фурцева, я не отождествляю себя с предметом, который веду.
– Жалко, что у нас вела не ты. Я бы даже не прогуливал... наверное, – голос его вновь обрёл знакомую, волнующую хрипотцу.
Оксана зарумянилась, улыбнулась ему.
– А с Фурцевой ты не пробовал договориться?
– Представь себе, пробовал, – Глеб невесело усмехнулся. – И просил, и чуть ли не умолял. Эта грымза и слушать ничего не хочет. Притащился к ней с конфетами, так она меня чуть не загрызла. Ну вот на днях согласилась на пересдачу, по ходу, тупо для проформы. Так завалила, естественно, хотя я и готовился. Ну и всё, теперь упёрлась: никаких больше пересдач. Ни единого шанса. А мне без её экзамена, сама знаешь, тупо не дадут допуск к летней сессии, ну и, короче, отчислят. Я ж на бюджете. Так что эти месяцы я ещё побарахтаюсь, а там – адьёс, альма-матер, здравствуй, юность в сапогах.